Я бреду в никуда, глотаю соленые слезы вперемешку с водой и на всю громкость врубаю «Комиссара». Пробирающий до мурашек голос поет «А помнишь наш вечер и белый снег, ложился на плечи тебе и мне, шел первый и теплый снег декабря, тогда я не знал, какая ты дрянь», когда по узкому тротуару мимо пролетает парень. Он цепляет меня своей огромной спортивной сумкой, я впечатываюсь ладонями в стеклянную витрину и, выплескивая всю злость на случившееся в доме родителей, кричу ему в спину: «Придурок!». Он молча продолжает свой путь, я же спотыкаюсь, не замечая булыжника, и пропахиваю сантиметров тридцать асфальта. Еще больше раздирая дырявые модные джинсы и стесывая колени в кровь.
Я обиженно соплю, когда чужие пальцы осторожно прикасаются к подбородку, и совсем не могу разобрать черт чужого лица из-за плотной пелены слез. Вижу только темные карие глаза, лучащиеся неподдельной тревогой.
– Ну и зачем ты вернулся? – недовольно спрашиваю у сидящего передо мной на корточках широкоплечего брюнета, который игнорирует мой вопрос.
– Так ты девчонка, – недоуменно бурчит парень, когда капюшон падает мне на плечи и открывает длинные, ниже лопаток волосы. И пока я горько реву, не в состоянии объяснить, что причина вовсе не в саднящих коленях, он допытывается: – Сильно ударилась? Болит?
Он представляется Сашей, подхватывает меня под мышки, ставит на ноги и тащит за собой. Потому что опаздывает на тренировку и не может бросить мокрую, грязную и грустную меня здесь, в луже. Так я оказываюсь перед обшарпанной коричневой с многочисленными выщерблинами дверью, которая ведет в полуподвальное помещение.
– Это боксерский клуб. Здесь я занимаюсь, – заметив мою растерянность, поясняет Саша и улыбается уголком рта, демонстрируя озорную ямочку на левой щеке, сражающую меня наповал. – Не бойся.
Как ни странно, я не боюсь. Совсем. По необъяснимой, непонятной мне самой причине я доверяю новому знакомому и с легким сердцем спускаюсь за ним в оборудованный зал. Где места хватает впритык для десяти упражняющихся парней в возрасте примерно от тринадцати до восемнадцати лет. Конечно, мать непременно обозвала бы меня неосмотрительной дурой, если бы узнала, что я без лишних вопросов пошла непонятно куда с человеком, которого вижу в первый раз. Но ее возможные ахи и вздохи волнуют меня в последнюю очередь.