Срок Сашкиной службы медленно, но верно подходит к концу, и на вокзал мы едем втроем: я, Марина и Глеб. Перекидываемся подколами и анекдотами и запиваем липкую июльскую жару холодным малиновым морсом. Железнодорожный состав с глухим скрежетом осаживается на перрон, а каучуковые босоножки на небольшой платформе сами несут меня к тринадцатому вагону. Я оставляю спутников далеко позади, чтобы увидеть, как Волков, с болотного цвета сумкой наперевес, первым спрыгивает с подножки. Он ловит меня в распахнутые объятья и заразительно смеется, кружа так, что у меня перед глазами мелькает рой бабочек и множество разноцветных пятен.
– Лизка, совсем взрослая стала, – Саша медленно пропускает сквозь огрубевшие пальцы пряди моих чуть влажных волос и возвращает ладонь на поясницу, не подозревая, что этим простым движением будит в груди шквал бушующих эмоций. Начиная от щенячьей нежности, заканчивая несмелыми ростками пробивающейся надежды. – Похорошела!
– Я так скучала, – бормочу чуть слышно, изучая трехдневную щетину, которая безумно ему идет, мой личный фетиш – ямочку на щеке, и раздавшиеся вширь плечи. В эту короткую секунду весь мой мир сужается до теплой улыбки, предназначенной лишь мне одной, и ореховой радужки его завораживающих омутов.
– Я знаю. Я запомнил каждое твое письмо, – от сказанных проникновенным шепотом фраз хочется петь, а еще не хочется возвращаться в суровую реальность, в которой Волков мне не принадлежит, а Марина мечтает снять скальп с моей головы в лучших традициях индейцев чероки.
Лебедева мой забег явно не оценила, тем более, что я давно уже не гадкий утенок: ее ноги проигрывают моим в длине, а формы – в округлости. Да и в модных лодочках на высоких шпильках вкупе с узким обтягивающим платьем до колен не слишком удобно преодолевать дистанцию с препятствиями на время. В конечном итоге, Марина все-таки протискивается между снующими туда-сюда людьми и за плечи отцепляет меня от Саши, после чего впивается в его губы собственническим поцелуем. В очередной раз вдалбливая в подкорку: «Не трогай – не твое!».
С тех пор я постепенно начинаю отстраняться от Волкова, находя благовидные предлоги для того, что пропустить день рожденье Глеба или новогоднюю вечеринку. Потому что я недостаточно мазохистка, чтобы неустанно наблюдать за чужим счастьем. Я искренне желаю Саше добра, но слишком себя люблю, чтобы раздирать трепыхающееся сердце в клочья.