Когда Герману наскучило трахать мой рот своими пальцами, он вновь обеими руками схватился за мои бедра, чтобы удержать от падения со стола. Его движения становились жестче и быстрее. Я не просто стонала, а сладостно кричала, закатив глаза к потолку. Мои крики смешались воедино с грудными стонами Германа. Обливаясь потом и сжимая зубы, он яростно вдалбливался в меня.
— Черт! В тебе очень узко… — с отчаянным низким ревом он перевернул меня животом вниз. Спустив дрожащие ноги на пол, я едва могла устоять на них. И если бы не стол, к которому я прильнула грудью, то уже давно рухнула бы на колени. — Я чувствую… ты на пределе…
Он не ошибался. Приближающийся оргазм ощущался все отчетливее с каждым мгновением, с каждым толчком.
Герман наклонился, слегка сжав мое горло. Судя по явной пульсации члена, брюнет не собирался отставать и готов был вот-вот взорваться внутри меня.
— О боже, Герман! — я выкрикнула его имя, когда мое тело затряслось в судорогах.
— Вот так, девочка. Кончай для меня, — он начал двигаться интенсивнее.
Я услышала низкий стон, когда мужчина извергся в меня.
Рухнув сверху, Герман выругался, пробормотал что-то вроде: «Слишком хорошо» и чмокнул меня в щеку.
Вот черт!
Черт! Черт! Черт! Черт! Черт!
— Только не это…. нееееет… — я запаниковала, глядя на темно-синие брюки, которые держала в руках. — Нет, нет, нет, нет... — сглотнула острый ком, вставший поперек горла, и оглянулась в поиске чего-нибудь, за что можно было бы ухватиться и не дать себе разбить голову о мраморный пол в ванной комнате Германа.
За что небеса наказывали меня?
Нитки и ткань очень дорогих брюк были порваны, скомканы и полностью испорчены. И лишь теперь, глядя на результат очередной неудачной стиркой, я поняла, что, возможно, мне следовало прочитать бирку, на которой было написано просто-как-ясный-день: « только сухая чистка».
Я действительно влипла.
Сокрушительный удар для моей работы под номером два.
Герман Давидович, скорее всего, потеряет еще одну вещь из своего гардероба. А я — должность. Сомневаюсь, что до меня снизойдет его особое отношение только потому, что мы трахались несколько часов назад в его кабинете.
Ермолов не из тех людей, кто умел держать себя в руках. Если ему что-то не нравилось, он давал об этом знать. Если я делала что-то неправильно, он не мог держать язык за зубами. Он всегда находил красноречивые слова, чтобы отчитать меня и указать на недостатки. Он так же надеялся, что окружающие люди разделят с ним его философию тотального перфекционизма.