— Да день рождения сегодня у меня. Тридцатник разменял – не
очень охотно признается мой спутник.
Надо же. Ну тогда понятно – тридцатник – это для мужчин весьма
специфичный рубеж. Обычно в это время мужчины вдруг понимают, что
их здорово природа обманула.
Ведь во время детства и потом – в подростках – мальчишки
считают, что это пока еще не жизнь и самое главное начнется потом.
Вот станешь взрослым – тогда огого какая будет житуха, а пока –
фигня несущественная, просто тягостное ожидание взрослости. И вот
наконец наступает взрослость, самое время жить от души, ан
оказывается, что взрослость—то не такая и вкусная штука и уже
ничего нового не будет, все во взрослом возрасте уже предопределено
и теперь жизнь с достигнутой вершины – только вниз. Нет, разумеется
можно оттрахать еще больше девок, выпить еще больше водки и
надыбать еще больше денег, но вот новизны, чувства первого
открытия, свежести, восторга щенячьего – уже не будет.
И вчерашний мальчишка ужасается этому крайне неприятному факту.
Ему становится грустно, что вот торопился как дурак – и, выходит,
пропустил столько всякого вкусного, захватывающего и интересного и
ради чего? Характерное для кризиса тридцатилетних открытие. Потом
еще будут кризисы сорокалетнего, пятидесятилетнего и так далее
возрастов, но этот – самый жесткий.
Собираюсь с мыслями.
— Слушай, что—то как—то мне странно. Две серьезные операции.
Одна другой корявее, а разбор странный. На учениях наше отделение и
то инструктировали куда серьезнее. А тут я так толком и не понял
ничерта, кроме того, что кого—то из твоего начальства потрошить
надо. И вообще мне это не нравится – мы не факт, что их грохнем. А
вот нас потом вполне могут. И наши и чужие. Да и три БТР у людоедов
не мышь чихнул. А мы тут какие—то трехколесные укатайки даже толком
и не собрали…
Енот некоторое время идет молча. Потом отвечает: «Ты плохо
слушал. Не трехколесные, квадромобиль – значит четырехколесное
транспортное средство…»
— Не суть. Ты суть давай!
— А ссуть оне в ведро – так же задумчиво отвечает Енот.
Я останавливаюсь и довольно злобно смотрю на
шутника—хвилософа.
— Идем, идем, еще много чего успеть надо – поворачивает, не
сбавляя хода, голову хромой.
— Я вот не поеду никуда, пасись оно конем, как говорит любимый
тобой Ильяс – упираюсь я.