Надо же, нахалка какая. И посмотрела на меня, словно на пустое место. И я бы не остановил ее никогда в жизни, пусть бы проваливала, если бы в это время не зазвонил мой телефон, а сам я до него добрался не мог.
— Эй, как вас там, — позвал я, и наглая девка замерла с прямой спиной, словно аршин проглотила, — будьте любезны, пока вы не совсем слились. Подайте мне этот гребаный телефон.
Да что со мной такое? Я вообще-то всегда вежлив и предупредителен с дамами, а тут, как на грех, словно черти меня за язык дергают.
— Вы предлагаете порыться в ваших карманах? — приподняла она слишком идеальную для натуральной бровь.
— Я предлагаю вам не тупить, и подать мне долбаный мобильник, — прошипел я, едва не взвыв от боли. — Ведь это по вашей милости я сам не могу добраться до него.
— Хамло, — хмыкнула нахалюга, протягивая мне трубку.
Теперь уж могла бы и проваливать. Нет, стоит, прожигает меня взглядом.
Ну конечно, теща звонит. Блин, я дома должен быть уже пятнадцать минут как. Если Адольфовна пропустит эпиляцию,-то мне не жить. Да и до Армагеддона в глобалном масштабе недалеко.
— Я так и знала, что на тебя ни в чем нельзя положиться! — заверещала трубка голосом любимой тещеньки. — Ты где шляешься?! Знаешь же, что любимых внученек я больше пяти часов не могу вынести, паразит!
— Я в больнице, попал в аварию, — прохрипел, стараясь, чтобы голос не дрожал от злости. Давно пора уже поставить на место старую ведьму. Совсем распоясалась, уже не помнит, на чьи деньги усы свои дергает. Мне порой кажется, они у нее из золота. — Так что придется вам потерпеть, мама.
— Ты жив, судя по всему, — хмыкнула любящая теща, — и весьма бодр, как я слышу, раз можешь исходить на мыло от злости.
Надо же, и как у нее получается распознавать мое настроение? Точно ведьма.
— Через полчаса ноги моей в твоем доме не будет. Тоже мне благодетель, — театрально обиженно прошептала старая пройда. — Раз меня тут не ценят, уйду в монастырь, богадельню, к черту на рога. Тогда вспомните бабулю, да только я уже на том свете буду. Сколько мне там осталось?! — уже прорыдала эта артистка погорелого театра. Я не Немирович-Данченко, но даже я понял, что Адольфовна села на любимого конька, и страшно переигрывает. Так и тянет сказать «Не верю». — Короче, девчонок оставлю с Нюшей, пусть ей мозг парят, а у меня мигрень начинается, — всхлипнула она, прервав театральную сцену в своем исполнении, и бросила трубку.