Эйхарт поднялся с кресла и забрав у Дэвида бокал, прошел к бару
у дальней стены кабинета, дабы налить себе и своему гостю ещё одну
порцию. Кто-нибудь мог бы подумать, что пить прямо на работе могло
быть безответственно. И оказался бы прав. Но такие люди как Эйхарт
и Остерленд никогда бы не притронулись к алкоголю, если бы это
могло повлиять на их работу. У каждого всегда имелся при себе
ингалятор Трисфаратацина. При вдыхании эта дрянь попадала в кровь
через лёгкие и быстро связывала и нейтрализовала находящиеся в ней
молекулы этанола, делая их безвредными и быстро выводя из
организма. Правда это была та ещё дрянь и ни один из них не
прибегал к ней, если только не было на то, необходимости.
Но всё же, ингалятор всегда был под рукой.
Три кубика льда звякнули, упав на дно бокала. Ричард налили себе
виски на два пальца и разбавил алкоголь содовой. Повернувшись, он
вопросительно взмахнул пустым бокалом и Дэвид кивнул.
-Ты пойдёшь на похороны Лазарева?- спросил он возвращаясь за
стол и протягивая бокал с напитком.
-Конечно,- Остерленд благодарно кивнул и принял стеклянный
бокал,- в конце концов, я сейчас могу ходить лишь благодаря ему. У
меня до сих пор в голове не вяжется, что такое произошло. Это… это
настолько не вязалось с ним…
-Да, я знаю. Мы сами перерыли записи этого дела от корки до
корки. Но судя по всему, это действительно было обычное
самоубийство. Мои ребята нашли у него дома антидепрессанты, которые
принимал Алексей и записи о его визитах к психологам. Ты
смотрел…
-Запись из его квартиры? Да. Конечно.
Остерленд сделал небольшой глоток, позволив холодному виски
обжечь ему горло.
Он действительно видел эту запись. Дэвид пересматривал её раз
двадцать, если не более. Настолько внимательно, что мог
воспроизвести каждое мгновенье из последних пятнадцати минут жизни
Алексея Лазарева в своей памяти.
Когда до него докатилась новость о смерти учёного, он ни на
секунду не поверил в первоначальное заключение о его смерти.
Кто-нибудь мог бы назвать это профдеформацией. Дэвид был просто не
способен поверить, что произошедшие было ничем иным, как самым
банальным самоубийством. Только не для такого человека, как
Лазарев. Как и сам Остерленд, Алексей был просто помешан на своей
работе. Мог проводить за ней часы и дни на пролёт без единой минуты
сна, поддерживаемый стимуляторами и упорством. А теперь, ему
заявляли, что такой человек мог воспользоваться подобным выходом.
Дэвид всегда считал это решением для слабаков. Для тех, кто уже был
не способен поднять руки. Вцепиться в свою жизнь, чтобы попытаться
исправить положение. Поднялся на ноги, чтобы двигаться дальше.