Запах страха,
висевший в воздухе контейнера – да что там страха, просто животного
ужаса! – казался материальным и густым. Судя по всему, никто из
находящихся здесь людей ничего толком не знал. Возможно, всем
остальным, так же как и Еве с сестрой, не вдаваясь в какие-либо
подробности, перед завтраком прямо в камере предварительного
содержания объявили, что они будут выдворены за пределы купола и
переправлены в другой мир. Лишь посоветовав поесть поплотнее. Без
дополнительных пояснений о предстоящем.
Правда, в
качестве последней милости им почти не ограничивая в воде дали
помыться. Такую роскошь, как утренний душ, по нынешним временам
могли позволить себе только состоятельные люди.
После
завтрака, к которому она, правда, едва притронулась, Ева
почувствовала сонливую тяжесть в теле и мыслях. Всё вокруг
протекало как во сне.
Суматоха на
грани паники сменилась апатией на грани полного безразличия к своей
дальнейшей судьбе. Впрочем, абсолютной тишины тоже не было. Ибо
молчать было гораздо страшнее, чем говорить. И потому многие
вокруг, разбившись на группки по двое-трое, о чем-то беседовали
между собой. Но все как один говорили очень тихо, почти
шёпотом.
Нашлись и
такие, кто, прикрывшись руками и обходя сидящих на полу, пробирался
по «вагону». При этом они, несуразно вытягивая шею, во все стороны
рыскали глазами, видимо, пытаясь разыскать кого-то.
Только
десяток разжалованных имперских гвардейцев, сбившись в тесную стаю
и стоя во весь рост, в полный голос гоготали о чём-то почти в самом
центре контейнера. Показывая свои бесшабашность и бесстрашие и
пренебрежительно поглядывая вокруг, на людей, не принадлежащих к их
стае. Но и жеребячий смех, и бравада были слишком уж демонстративны
и не столь громки, как обычно. И это было заметно.
«Они тоже
боятся, разумеется. Просто рисуются своей показной неустрашимостью,
– подумалось Еве. – А может быть, заранее
определяют своё положение и закрепляют свой статус в ни для кого
непонятном пока будущем...»
Несмотря на скученность и тесноту,
вокруг группы гвардейцев образовалось «кольцо отчуждения».
Достаточно широкое и свободное от присутствия других людей. «Волков
императора» всё ещё боялись. И не только по привычке, въевшейся в
кровь и мозг. Они внушали опасения своим нынешним вызывающим
поведением хозяев людских судеб и жизней и сейчас. Безжалостные,
беспощадные и бездушные карательные машины, привычно сеющие вокруг
себя лишь страх.