— Я знаю! Повторю свой вопрос еще раз, и постарайся дать вразумительный ответ, — он непреклонен, — где ты?
— Да пойми же ты! Мне лучше уйти! — чуть не плача прошептала в трубку. — Ты же терпеть меня не можешь! Ненавидишь! Зачем это продолжать? Я поживу пока в городе, чтобы не раздражать тебя.
— Все сказала? — прервал, не особо церемонясь.
— Руслан, пожалуйста.
— Возвращайся в Черные Тополя немедленно и не смей носа за порог высовывать. Приеду — поговорим насчет твоего самовольного ухода, — в голосе хладнокровное обещание, от которого внутри все стынет.
— Нет, — я чувствовала, что нельзя возвращаться — плохо будет. Волчица моя настороженно прислушивалась — ей тоже было страшно. Руслан нас пугал.
— Нет? — переспросил тихо, по-дьявольски вкрадчиво. — Уверена?
— Уверена.
Я уже ни в чем не уверена: где правда, где иллюзия, где небо, где земля — все перемешалось, смялось в одну неприглядную темную кучу.
— Что ж, сама напросилась, — и трубку повесил.
Меня прошиб холодный липкий пот, затрясло так сильно, что зубы застучали. Все плохо. Чертовски плохо. Он не отпустит! Попробовала убрать телефон дрожавшими руками, но не попала в карман. Мобильник выпал и неудачно — экраном на корни, выпиравшие черными змеями из земли. Стекло не выдержало, разбилось, и сам телефон отказывался включаться, не реагируя на мои манипуляции. Ну, что за невезение?! Потрясла его, постучала, потыкала на кнопки — бесполезно. Умер. Совсем одиноко стало, когда оборвалась эта призрачная ниточка, связывавшая с остальным миром. Стояла среди безмолвных деревьев, сжимая бесполезный гаджет в руках, растерянно глядя по сторонам. Вечерний лес перестал казаться красивым, перестал вызывать умиротворение, наоборот — начала подниматься тревога. Сначала нехотя, растерянно, а потом все быстрее и быстрее.
Это его «сама напросилась» — угроза в чистом виде.
Перед глазами пролетали наши счастливые дни, где Руслан любил меня, улыбался, сражая наповал белоснежной улыбкой, был заботливым, нежным. А сейчас передо мной предстал кто-то другой. Холодный, циничный, жестокий незнакомец, от которого я не знала, чего ждать.
Может, вернуться? А как вернешься? Когда на тебя из каждого окна нацелен презрительный взгляд, когда прохожие готовы плевать в твою сторону? Я не настолько жертвенна, чтобы для искупления вины взвалить на свою спину крест и идти босиком по битому стеклу под осуждающие крики толпы. Наверное, это потому, что поступок, за который меня все ненавидят — неправильный, непонятный. Меня вынудили, хоть я и не помню никакого принуждения. Не знаю от чего, но я чувствовала себя виноватой и вместе с тем невиновной, только доказать эту невиновность мне не по силам. Даже самой себе.