. Поэтому мы писали историю российского университета как динамичного института, который, будучи изначально создан как проект (более того, как идеологический проект), никогда не вмещался в эти рамки.
Название книги требует еще нескольких комментариев. Во-первых, в нем не отражены исследовательские рамки места и времени. Хронологически и территориально мы не ограничиваемся границами существования Российской империи постольку, поскольку университетская жизнь здесь продолжалась и при советском режиме, и после него, а также потому, что она была связана с университетами других стран. В частности, нас интересовали импульсы, которые она оттуда получала и которые, в свою очередь, туда посылала. Во-вторых, мы не писали традиционную социальную историю со статистикой вероисповеданий, этнического состава и численности штата университетов. Такую вольность мы могли себе позволить еще и потому, что подобные исследования проведены нашими предшественниками и нам есть на что и на кого ссылаться[4]. В-третьих, мы не писали историю правительственной политики. Мы сознательно противопоставляем свой труд давней историографической уловке – подменять изучение жизни университетов рассказом о том, как замышляли ее государственные чиновники. Нас интересовал другой срез: как понимали себя университетские люди, каким языком себя описывали, как и на чем создавали свою общность.
Таким образом, профессорское сословие как объект исследования возникает в нашей книге на пересечении его понимания как воображаемого сообщества (оно же дискурсивное, оно же сообщество памяти), профессиональной корпорации, сословной группы и государственного института. Какая модель важнее для исследователя, зависело от вопросов, которые он задавал источникам. В свою очередь, их формулировка основывалась на анализе языков университетского воображения и самоописания.
Исходя из этого, в книге развернуты три сквозные темы-лейтмотива. Первая – конструирование профессорами самости и «своего» прошлого. Здесь нас интересовали паттерны восприятия университетского сообщества, а также те мыслительные квазиочевидности, которые оно внушало современникам и продолжает транслировать в общество. Это потребовало применения методов дискурс-анализа к историческим источникам.
Университеты являются обладателями и одновременно творцами сложносоставных дискурсов о себе. Проблема еще в том, что часть этих дискурсов универсалистские: в них нет ничего сугубо российского, специфически имперского или советского, нет упоминаний об особых условиях России, а у их носителей есть идея служения просвещенному правительству, обществу или народу вообще. Но часть университетских дискурсов являются национальными, тесно связанными с местными языками и культурами. Кроме того, изучение посвященных университетам научных публикаций как совокупности тематических текстов позволяет аналитически и критически представить – а не расценивать как нечто естественное, само собой разумеющееся – ярко выраженную склонность изучаемых сообществ к самокомментированию и рефлексии, обнаружить связь между производимыми ими дискурсами и историографическими концепциями, понять происхождение тематических лакун и выявить матрицы в описании отечественной академической традиции.