Через несколько секунд Ломоносов уже бежал за лейтенантом, стараясь не отстать от него, волок за собой винтовку, два ранца и немецкий автомат. Надо было бы остановиться, поправить на себе имущество, но лейтенант не останавливался, рассекал своим длинным телом туман, то поднимающийся над землёй, то опускающийся вниз. Ломоносов, боясь потерять командира, не отставал от него, давился воздухом, чем-то ещё, чему он и названия не знал, – горячим, противным. Не хватало кислорода, сердце грозило вот-вот остановиться. Казалось, через несколько секунд должен наступить конец света…
Но он так и не наступил. Пограничники выскочили на опушку леса – жидкую, остро пахнущую пороховой кислятиной, забитую поваленными деревьями, и Чердынцев запрещающе махнул рукой, будто железнодорожный семафор опустил:
– Стой!
Маленький боец остановился. Ноги у него дрожали, подкашивались, из уголков рта вытекали две тонкие струйки – похоже, в Ломоносове вскипела слюна, – струйки обмокрили подбородок и устремились вниз, под воротник гимнастёрки.
Жалко выглядел маленький солдат. Но и лейтенант выглядел не лучше. Чердынцев снова махнул рукой и, словно бы сломав в себе некую преграду, плашмя рухнул вниз, под высокий, с крупными комьями земли, приставшими к корням, комель уничтоженного снарядом дерева. По вялым, уже мёртвым листьям невозможно было понять, что это за дерево – то ли клён, то ли ещё что-то… Впрочем, лейтенанту было не до этого, да и он, житель городской, в деревьях особо не разбирался.
Было уже светло, ночь отступала проворно, хотя кое-где, в глухих местах, и старалась задержаться, воздух наполнился ангельской розовиной – рассвет брал своё.
Через несколько минут лейтенант зашевелился, приподнялся над землёй.
К опушке леса примыкало большое, засеянное хлебом поле, его надо было одолеть, пока рассвет не наступил окончательно, иначе позже, при солнце, их любой немчура снимет из пулемёта, они будут находиться словно бы на ладони, лейтенант засипел досадливо, изгоняя из глотки усталую мокреть, мешавшую дышать.
– Ломоносов, ты жив? – спросил он на всякий случай, хотя точно знал, что маленький солдат жив, но ему хотелось подбодрить своего напарника звуком голоса, проявить участие – иногда даже простая видимость этого прибавляет человеку сил и ему делается легче.