– Подойдет, – удовлетворенно отметил он и, крепко удерживая Аркашу за плечи, втащил внутрь.
Одновременно с мыслью о том, что надо было хоть капельку посопротивляться – в раму бы, например, подошвой упереться или поголосить чуток, – в голове возникло воспоминание о том, где она могла видеть этого парня. Он был одним из тех магов, которые помогали Грегори провести вчерашние пары. Лакрисса звала его Данилом.
Помещение, в которое втащили Аркашу, оказалось учебной аудиторией, оформленной под половинчатый амфитеатр. На ярусах, уходящих ввысь, располагались длинные столы – по одному с каждой стороны срединной лестницы. В помещении было довольно шумно. Студенты второго курса Сириуса, ожидая начала пары, оживленно переговаривались. Грегори и Ровена нигде видно не было. Как и Джадина с Роксаном.
– Нашел? – У преподавательского стола стояла Лакрисса. Волосы с одной стороны у нее были забраны в куцый хвостик, удерживаемый такой же, как у Данила, божьей коровкой. Девушка что-то сосредоточенно взбалтывала, держа над головой, как бармен, виртуозно подходящий к процессу изготовления коктейлей.
– Да. – Данил выпрямил руки, заставляя плененную Аркашу пройти вперед на пару шагов. – Она подойдет?
– О, приветик. – Лакрисса лучезарно заулыбалась ей. – А я тебя помню. Ты вчера весело потусила с Грегори, его бойз-бэндом и шишаками.
«Весело»?
– Ну что, задействуем ее? – нетерпеливо поинтересовался Данил.
– А почему бы и нет. – Лакрисса залихватски подмигнула пленнице. – Хочешь в эксперименте поучаствовать?
– Нет, – мгновенно среагировала Аркаша.
– Чух, лакричная палочка, что ж сразу-то в штыки? – полюбопытствовал голос, по тональности напоминавший надрывную мелодичность скрипки. Лакрисса, не переставая трясти булькающий предмет, шагнула в сторону, открывая обзор на новый субъект действа. На преподавательском столе, положив ногу на ногу, сидела старушка. Кожа белее, чем у свежего мертвеца, туго обтягивала черепушку, оставляя небольшую рыхлость на впалых щеках и лбу. Под большими глазами – неожиданно ярко-зелеными – расположились сероватые мешочки, как будто на этих участках прямо к коже были приклеены горсти окрашенного изюма. Голову украшала черная шапочка, из которой торчал высокий пушистый хвост белоснежных нитей, а остальное одеяние старушки состояло из белой блузки с огромными пышными рукавами и кожаных брючек – до того узких, что казалось, ткань лепится прямо к голым костям. Старушка старушкой, но, судя по губам, густо сдобренным алой помадой, длинным и, вероятно, накладным ресницам, бренчащим браслетам на узких запястьях и высоченным каблукам на блестящих лакированных ботиночках, дамочка считала себя кем угодно, но точно не старушкой.