– В яблочко. Двухочковый. – Константин показал Грегори большой палец.
– Бли-и-и-ин… – Артемия все еще не было видно, но доносившиеся шуршание и поскрипывание подтверждали, что получившая по кумполу «спящая красавица» соизволила пробудиться.
– Встать, солдат. Война началась, – патетично приказал Грегори.
Из-под стола донесся страдальческий вздох.
– Мобилизуйте лучше девок. Они выцарапают противнику глаза и откусят носы.
– Заметано, Артемий, – промурлыкала Лакрисса. – Чур, я у тебя первому носяру оттяпаю. Я страсть какая боевая.
На втором ярусе Константин слегка подвинулся в сторону, позволяя Артемию спокойно выкарабкаться из объятий сна. В поле зрения сидящих уровнем ниже появилась голова, единственный волосяной покров которой представлял собой пушистый гребень серых локонов, местами окрашенных в белый и багряный оттенки – этакий зачаток будущего ирокеза. Гребень делил голову на две ровные чисто обритые части, покрытые черными треугольными татуировками. Судя по всему, вызывающая прическа служила элементом, отвлекающим взгляд от основного образа, а именно, от лица юноши. Уж больно детское оно у него было. Большие голубые глаза, розовые губки, кремовые щечки, курносый носик… Да, с такой внешностью и правда следовало прибегать к чему-то шокирующему, чтобы сохранить брутальность.
– Не спать. – Грегори погрозил Артемию кулаком и развернулся к доске, где Шестакович все еще млел от самолюбования.
«Ну и типажи тут встречаются», – оценила Аркаша и снова спряталась за шевелюрой.
Она так сильно взлохматила себе волосы, что теперь напоминала обросшего домового. Остатки летнего солнечного сияния вторгались в аудиторию сквозь стекла. От света собственные волосы казались девушке раздражающе яркими и ослепляющими. Болезненно щурясь, Аркаша смотрела сквозь них на окружающие предметы, как сквозь тонкую вуаль, представляя, что они утопают в эссенции оттенков разгорающегося пламени.
Каждый предмет… И эта рука тоже. Аркаша скосила взгляд, наблюдая за тем, как пальцы Момо лениво шевелятся, бесшумно отбивая на поверхности стола медленный ритм. Такие изящные и длинные. Эти пальцы прекрасно бы смотрелись на клавишах пианино. Хотя они столь же красиво ложились и на поверхность мяча. Касались, изгибались, напрягались, придавая мячу идеальное направление – бесподобную траекторию полета.