Около трех десятилетий страна живет нормальной советской жизнью. Именно в этот период она приобретает те внешние и внутренние черты, которые определяют ее и поныне. Внешние – это города, дома, улицы и т.п., которые своей большой частью построены и устроены именно в те годы. Это – новая урбанистическая Россия, разместившаяся по-преимуществу не в деревне, как это было тысячу лет, но в городах и поселениях городского типа. Впервые в своей истории русские в своем большинстве перестали работать на земле и были вырваны из традиционного природного ритма. Таким образом, Россия перешла к своей Современности (Modernity). Не природа, а социальные условия города начали детерминировать судьбу и поведение человека. Иначе говоря, русские вышли из круга органической естественной обусловленности и зависимости и вошли в круг других обусловленностей и зависимостей – разных, но главное – неприродных, неорганических.
В этом новом кругу и формируется русский массовый современный индивид и русское массовое современное общество. Поражение либерализирующейся, эмансипирующейся, плюралистической России в 1917–1920 гг. и было связано с отсутствием такого массового индивида, и, соответственно, такого массового общества. Несмотря на мощный социально-экономический подъем и громадные ментальные перемены в пореформенной России, к мировой войне все это еще не поспело. И в годину испытания не удержалось, не устояло. Этим Русская революция принципиально отличалась от хронологически предшествовавших ей европейских революций. Там уже существовало – пусть и в незрелых формах – современное массовое (и городское) общество.
Но русский модерный социум и русский модерный человек были (есть) в высшей степени специфическими. Воспитанные не в рамках религии, в условиях запрета на предпринимательство (в различных его обличиях), обязанные к «исповеданию» очень определенной идеологии (смеси наивного натурализма-материализма, элементов поверхностного гуманизма, провинциального социал-дарвинизма и фальшиво-оптимистического, наивного исторического телеологизма), оторванные от мейнстрима мировой культуры и социальной эволюции, они представляли (представляют) собой очень странный – наукой в общем-то, несмотря на все старания зиновьевых, левад, иностранцев, – малопонятый тип социальности. Его мы не встретим ни на Западе, ни на Востоке.