Идею наложить музыку на их стихийное увлечение археологией предложил Сашка Рыжов, он же Рыжий, два года назад, когда копеечной вузовской стипендии и карманных денег от родителей стало явно не хватать на все их поиски. И хотя Рыжий был единственным из друзей, кто не посещал в свое время детскую музыкальную школу, но именно он, подслушав случайно разговор своего крёстного, директора ресторана «Эльдорадо», о гонорарах местных лабухов1, сразу вспомнил о Златкиных стихах, Ромкиных гитарах и своей дикой страсти бить в старые барабаны в отцовском гараже.
– Ты что, Рыжий, дурак? – изумлённо уставилась на него Злата. – Какие, нафиг, стихи в кабаках, какие барабаны? Там или «Левый, левый берег Дона» заунывно тянуть надо, либо шансон веером раскладывать, либо казачью плясовую заводить. Это же Ростов, тут понты дороже денег. А на настоящую музыку в этом городе денег нет! – категорично отрезала она словами своего педагога по вокалу из музыкальной школы. – Петь шансон я не буду, так что отвали, Сашка, дурная затея…
Обхаживали они её долго. Ромке вот сразу понравилась Сашкина идея собрать собственную музыкальную группу. А не обхаживать Златку не могли, ибо уж так повелось в их троице, что с детства верховодила всем она, удивительным образом сочетая в себе умеренные таланты в самых разных областях (от стихосложения и музыки до живописи) с неумеренным ростовским характером – вспыльчивым и нахальным в своей непробиваемой самоуверенности. Наверное, эта самоуверенность и перетянула в конце концов. Как всегда, впрочем.
Её условия были просты, но категоричны: репертуар подбирает только она, а не директор ресторана, первый просмотр должен быть живым, то есть перед публикой, и не меньше трёх песен. Как Сашка смог уговорить крёстного на эту авантюру, известно только им двоим. Но как бы то ни было, отхохотавшись, тот согласился:
– Ну и наглый же у меня племяш вырос… Толк будет из тебя, пацан, ты и мёртвого уговоришь, – довольно хлопнул он по плечу Сашку. – Приводи свою цацу через две недели, посмотрим, что за птица, какого полёта…
Ромка давно уже отстроил гитары и теперь лишь изредка касался их, снова и снова проверяя себя, вплетая приглушённый звук струны в ровный, ничего не подозревающий гвалт голосов, звяканья посуды и прочего шума, что издаёт толпа людей, отдыхающая тёплым южным вечером в своё удовольствие. Ромка перебирал струны с внешне невозмутимым видом, словно делал это перед публикой не первый раз, и понять, напускная эта бравада или нет, было невозможно: большие тёмные очки скрывали эмоции и те быстрые взгляды, что бросал он на свою двоюродную тётку – главного редактора одной из ростовских газет – которую втайне от друзей пригласил на премьеру.