Нанятый колдуном экипаж остановился.
– Да, мрачноватое местечко, – высказал свое мнение кучер, глядя на железные, запертые на ржавый замок ворота, заросшие вьюнком.
– Предполагаю, здесь могут жить призраки, – пошутил Магнус (правда, он не был уверен, что это действительно шутка).
– Ну вот что, – заявил кучер, – во двор я не поеду, к тому же открывать нам никто не собирается. Если уж вы решили кого-то навестить, вам придется выйти и немного прогуляться.
Сгорая от любопытства, Магнус подошел к воротам, тихонько прошептал заклинание – и створки со скрипом распахнулись, брызнув в стороны хлопьями ржавчины. За воротами оказалась длинная аллея, в конце которой стоял дом, похожий на надгробный камень.
Заперев на всякий случай ворота, колдун двинулся вперед, сопровождаемый криками ночных птиц, гнездившихся в саду. Когда-то этот сад был сама прелесть. Магнус вспомнил, как однажды Бенедикт, напившись, сказал, что его покойная жена следила за садом лучше, чем за детьми.
Теперь живые изгороди образовывали извилистый лабиринт, из которого явно не было выхода. Именно здесь и был убит монстр, в которого превратился Бенедикт Лайтвуд, подхвативший демонический сифилис.
Руку колдуна что-то царапнуло. Посмотрев вниз, он увидел одичавший розовый куст. Как ни странно, он цвел – черными, как кровь змеи, цветами. Магнус сорвал один, и цветок рассыпался в ладони, оставив запах тлена.
Вблизи особняк производил еще более удручающее впечатление. Фасад, когда-то белый, от времени посерел и покрылся потеками. Колонны обвили засохшие вьющиеся растения, на балконах, по форме напоминавших алебастровые кубки, скопились кучи мусора.
Дверной молоток был выполнен в виде льва, зажавшего в зубах кольцо. Теперь кольцо валялось на ступеньках, а лев открыл беззубую пасть, словно в злом голодном рыке.
Постучав, Магнус услышал, как по дому покатилось эхо, нарушив гробовую тишину.
Колдун уже подумал, что в доме никого нет, когда дверь открыла женщина. Увидев ее, он испытал настоящее потрясение. Татьяну Лайтвуд, а позже Блэкторн, он видел и раньше, но не часто. Память сохранила совершенно заурядное личико, не красивое, но и не отталкивающее. Но теперь… Ее глаза, как и раньше, были изумрудно-зелеными. На этом сходство с прежней Татьяной заканчивалось. Женщина, стоявшая перед ним, выглядела не на сорок, а на все шестьдесят. В уголках крепко сжатого рта залегли глубокие морщины. Залатанное яркое-розовое платье, сшитое по моде десятилетней давности, едва держалось на тощих плечах и скорее напоминало саван. Ей полагалось выглядеть смешно, но смешной она не была. Ее суровое лицо внушало ужас.