Когда-то казачьи донские земли, окружная станица с двумя десятками хуторов под крылом; потом, при власти советской, – центральная усадьба немалого, на шесть хуторов, колхоза. Теперь – глухое Задонье.
Федор Иванович Басакин в этой станице прожил век, работая трактористом, комбайнером, шофером в колхозе. Как всякий селянин, он свою скотину имел, не надеясь на колхозную зарплату. Человек работящий, он в последние колхозные годы держал две коровы, пару бычков, свиней да птицу – для себя и на продажу; от пуховых коз получал неплохой доход.
В детстве родители присылали часто хворающего Ваню к станичным Басакиным на парное молоко, чтобы здоровье подправил. Молоко забылось, а все остальное помнилось: шалаш на сенокосе, «полевской» кулеш, рыбалка, уха на берегу, купанье до синевы и дрожи и горячий песок, пастушество, работа на зерновом току, прополка да сбор арбузов на бахчах – все это было. И конечно, баба Феня, которая, словно клуша, с детвой возилась, прежде и теперь.
Сыновья Федора Ивановича тяготились хуторской жизнью и бытом. Старший уходил в райцентр, работал в автоколонне шофером. Но заработок был малый, машины – старье, одна мука. Жена, малый ребенок, съемная квартира – одно к одному. Пришлось возвращаться. Тем более что отец для молодых соседний дом купил. Нехотя, но вернулись в станицу, к отцовскому делу: своя скотина, чужая, на забой и продажу. По-летнему времени – пастьба, сенокос; по-зимнему – на базах работа: корми, пои, убирай. Потому и сетовал брат: «Скотина да скотина… Людей не видим». И конечно, завидовал: «Хорошо тебе, дальнобойщику…»
«Дальнобойщик» – слово красивое. Но что проку в словах… Порой лучше со скотиною дело иметь, чем с людьми. Не хотелось и вспоминать.
Асфальтовая дорога закончилась в станице. Дальше поехали по грунтовой, не больно езженной, порою колдобистой. Тут ни машин, ни знаков жилья. Степь да степь. Пологие ли, крутые, глубокие лесистые балки, курганы, вблизи и вдали.
– Здесь люди не живут? – спросил Тимоша.
– Мало людей.
– А волки?
– Есть волки.
– А мы их не боимся?
– Пусть они нас боятся.
Ехали и ехали и наконец выбрались к просторной долине. На вершине высокого холма машину остановили, вышли из нее.
– Где наше поместье? Ты помнишь? – спросил отец.
Тимоша обвел глазами непривычную для него ширь земли, на которой глазу не за что было зацепиться, и лишь вздохнул глубоко.