Другого общественного транспорта в городе просто не
существовало.
Извозчику, знавшему округу как свои пять пальцев, не
понадобилось долго искать адрес. Вот и нужный дом — серый и
мрачный.
Интересно, а я в каком живу? Так и не сподобился у Миши
поинтересоваться, потому что наш предварительный план полетел к
такой-то матери и мы быстро оказались в гуще событий.
Понятых нашли в том же дворе: пожилого дядечку в тужурке
железнодорожника и не менее пожилую женщину, гревшуюся на
скамеечке. Они же и сообщили нам, на каком этаже живёт Оглобля,
подтвердив, что тот сейчас дома.
— Полчаса назад со службы пришёл, — сказала женщина, а
железнодорожник закивал.
— Тогда идёмте, товарищи, — попросил я.
Двери распахнула полная женщина с тонкой ниточкой не выщипанных
усиков над верхней губой. Судя по возрасту — либо мать, либо тёща
тридцатилетнего Серафима Оглобли.
Вела она себя на удивление спокойно. Взяла в руки ордер,
внимательно его прочитала и низким грудным голосом сказала:
— Это явное недоразумение, товарищи! Наш Серафимчик — красный
командир. Он определённо не может быть замешан в чём-то плохом.
— Разберёмся, — коротко произнёс я и первым шагнул в
квартиру.
Семье краскома принадлежали две комнаты из пяти в коммунальной
квартире, где он проживал с тёщей (усатая действительно оказалась
тёщей), женой и двумя дочерьми.
Проводить обыск в присутствии детей редко кому доставляет
удовольствие, и я попросил гражданку Оглоблю забрать детей и вместе
с ними переждать у соседей.
Сам виновник «торжества» выглядел не в пример бледнее боевитой
тёщи. Мы оторвали его от ужина: на застеленном красивой скатертью
столе стыл борщ, источавший божественные мясные ароматы.
Не знаю, как Михаил, а я невольно сглотнул вязкую слюну —
сегодня в моём желудке побывал только стакан кипятка: для молодого
цветущего организма Георгия Быстрова — преступно мало.
Разумеется, для аппетита не грех пропустить и стопочку-другую.
По запаху из открытого графина на столе я безошибочно определил
самогонку. Не самая плохая замена для водки. Правда, в это время с
самогоноварением борются, причём довольно жёстко.
Дело не в пропаганде трезвого образа жизни — просто на самогон
переводится так нужные стране зерно и сахар.
Сам Оглобля не успел переодеться в домашнее. На нём была
новенькая гимнастёрка и не менее новенькие шаровары.