– Нус, молодой человек, как наши дела? – и обязательно улыбнется.
Она внимательно на него посмотрела, потрогала руки, определяя, какие у него вены, немного задумалась, затем достала шприцы и ампулы. Привычным жестом она свернула ампуле шею, высвободила томящийся в упаковке шприц. Её движения были обыденно точными, словно она колола витамины, а не… С другой стороны, она и так колола ему лекарство, от недуга со странным названием ВИНОВЕН.
– Поработайте кулаком, – попросила она, перевязав руку жгутом.
Она хочет, чтобы он работал кулаком, чтобы он помогал ей сделать её работу?!
– Да не будьте вы, как маленький. Я же так не попаду в вену. Будет больно. Придётся колоть ещё. Только хуже себе сделаете. Ну же.
И вот кулак, его кулак, восстав против его воли, начинает сжиматься и разжиматься, сжиматься и разжиматься, заставляя вены вставать на дыбы.
– Достаточно.
Она намазала место будущего укола спиртом и медленно вонзила иглу, из которой потекла чёрная густая кровь, затем быстро вставила шприц и начала медленно вводить яд, после чего вновь приложила к месту укола ватку и выдернула, нет, лучше сказать, извлекла иглу. Всё как в больнице.
Эти ритуалы, эта игра во врачей, игра в стерильность могли бы быть очень забавными, если бы не были так ужасны в своей бессмысленности. Это была жестокая гуманность – оберегать от инфекции кровь человека, который должен умереть через несколько мгновений.
Она села на специально приготовленный для этого стул возле кушетки и взяла его за руку, чтобы определять пульс. Она слегка сжала его запястье, и он почувствовал в этом движении нечто большее, чем обычный профессиональный жест. Это было дружеское участие, попытка сказать, что он не один, что она будет с ним до самого…
У него начало отниматься тело. Тело становилось ватным и всё более невесомым. Язык был огромным. Казалось, что ещё немного, и он вывалится изо рта, чтобы заполнить собой всё помещёние. Слюна тонкой струйкой стекала на простыню, но он не замечал этого, как не замечал своих мокрых и грязных штанов, липкой жижи, зловония. Это организм пытался безнадёжно бороться за последние мгновения жизни, стараясь всеми доступными биологии тела способами освободиться от яда. Его рвало, но он не замечал и этого.
Вначале он ещё пытался вспоминать всякие философские учения о жизни после смерти, думать о перевоплощении, вспоминать, как умирал Сократ. Но Сократ был Сократом, тогда как он… Он Сократом не был. Затем его отравленный рассудок стал уходить всё дальше и дальше от реальности, пока последняя искра осознания не потухла навсегда.