Но то ли шутка была плохой, то ли шутник из меня не очень хороший, но разочарование не собиралось меня оставлять. Мысль о предательстве матери меня просто изводила, и, чтобы не сойти от неё с ума, я решил гнать горькие думы как можно дальше, потому как во мне ещё теплилась надежда, что я ошибаюсь на счёт породившей меня Тьмы. Тем не менее, я твёрдо решил для себя: во что бы то ни стало разрушить аллею во владениях Вельзевула, освободив всех пленников, даже если брат будет против. Иначе она не даст мне покоя.
Окунувшись в неприятные размышления, я летел за огненным братом и надеялся, что он никогда меня не предаст. Почему-то я чувствовал, что на него я могу положиться. Чего бы ему ни стоило, он всегда меня поддержит и поможет. Мысль об этом согревала и немного утешала. Откуда возникла эта уверенность? Не знаю. Может, кто-то её в меня незаметно поселил. Например, тот же Хаос, чьё повсеместное и незримое присутствие я теперь ощущал в полной мере. Он был действительно повсюду, являясь неотъемлемой частью Сущего, и на чьих основах оно зиждилось. Или Тьма вселила в меня веру, что Вельзевул никогда не предаст, чтобы потом, когда я не буду ожидать, уничтожить меня его руками? Ведь она может нанести удар, завладев разумом Вельзевула. Моё же сознание ей практически удалось растворить в себе!
Мысли и подозрения становились навязчивыми, и всё оттого, что мне не давало покоя предательство и бесцеремонное поведение со стороны Тьмы. Она, скорее всего, уверена, что поступала в интересах всех сразу, и так было бы лучше, в том числе и для меня, если я сгину в её чреве. Только почему она меня не спросила, хочу ли я стать её безвольной частью?! Это бесило!
Сейчас я ощущал всю сущность Тьмы, будто был ею. Мог мгновенно обнаружить всё происходящее в ней и оказаться в любой её части. Вернувшись в демоническую ипостась, я почувствовал, как наложенные на меня ограничения пали. Именно они, лежащие на плечах каждого отпрыска Тьмы, определяли его безоговорочную принадлежность этой части Сущего, и он был обязан беспрекословно ей подчиняться. Вырвавшись из любящих объятий матери, я был предоставлен теперь только самому себе, перестав быть чьей-либо собственностью. Но, что меня настораживало, так моё разное восприятие Тьмы, которую я чувствовал в себе, будучи её частью, и той, что назвалась моей матерью, продолжающей неустанно следить за мной. Её пристальный взгляд чувствовался постоянно, будто она ждала удобного случая для расправы. Хотя сейчас я её присутствия не ощущал, словно она потеряла меня из виду.