Она оставила себе только один жакет и очень нарядную вышитую шаль, которую мама накидывала по вечерам. Все легкие платья ее мамы были Марине впору. У них был одинаковый размер.
Миссис Лонсдейл была очень красива, и отец часто, смеясь, говорил, что они выглядят скорее как сестры, а не как мать и дочь.
– Будь я посторонний, – говорил он, – я бы не разобрался, кто из вас моложе.
– Но приз за красоту ты бы отдал маме, – сказала однажды Марина.
– Конечно, – согласился отец. – Твоя мама – самая красивая женщина, какую я когда-либо встречал. Когда впервые увидел ее, подумал, что это не реальная женщина, а порождение моей мечты.
И жена ему улыбнулась.
Потом, словно почувствовав, что в его словах прозвучало пренебрежение дочерью, отец сказал:
– Когда-нибудь, моя драгоценная детка, ты станешь почти так же хороша, как мама.
– Я очень надеюсь, папа, – ответила Марина.
Мать поцеловала ее.
– Не слушай папу. Такая, как ты сейчас, ты очаровательна. Нам повезло, что у нас такая красивая дочка.
Взяв одно из платьев матери, Марина приложила его к себе и подошла к зеркалу.
Трудно было судить, так ли она хороша, как мама. У обеих были белокурые волосы. «Золотистые, как утренняя заря», – сказал как-то отец. Глаза у Марины были большие и светлые, а ресницы темные. Как говорят ирландцы: «Голубые глаза, вставленные грязными пальцами», шутил отец Марины. Кожа у нее была белоснежная, как у матери.
Миссис Лонсдейл говорила бывало:
– Я никогда не загораю. Все остальные англичанки в Индии бесились, потому что после каких-нибудь нескольких минут на солнце кожа у них становилась красной или коричневой, а моя кожа оставалась белой.
То же самое Марина могла сказать и о себе.
Она вспомнила, как отец говорил матери:
– У тебя кожа, как магнолия. Это было первое, что я заметил, увидев тебя.
– Первое, что я заметила в тебе, – ответила ее мать, – это то, что ты самый высокий и самый красивый мужчина, какого когда-либо видела.
Глядя на себя в зеркало, Марина подумала, что не может не быть красивой, имея таких родителей.
Она снова уложила нарядные платья матери, а потом достала два черных платья, которые миссис Лонсдейл надевала на похороны.
– Не люблю, когда ты в черном, – сказал однажды полковник.
– Я знаю, дорогой, – ответила жена, – но не могу же я присутствовать на похоронах лорда-наместника в пестром.