– Дядя Кондрат! Слева заходи! В овраге он! – кричала девка.
Ах ты, сучка, подумал Фимкин. Указывает, где он залёг. Нет, тут не отобьёшься. Лес кругом чужой. Всё… Конец…
– Ребята! А вы заходите от сосен! Он там один!
Захватить хотят. Живьём взять. Чтобы – на берёзы… Уходить надо. Уходить немедленно, пока они там возле блиндажа чухаются. И Матвей Фимкин вскочил на ноги и, чувствуя необыкновенный прилив сил, потому что собрал в себе всё, подминая мелкий кустарник, побежал по дну оврага, свернул в боковой рукав, к темнеющему впереди ельнику. Впереди, шагах в пятнадцати, белым бруствером виднелся окоп. Но это – не преграда. Фимкин его перемахнёт в два счёта.
Всё произошло в одно короткое мгновение, так что он не успел даже испугаться. Белая кочка, торчавшая над бруствером, качнулась. Матвей Фимкин отчётливо увидел колечко дульного среза и понял, что кочка-то никакая вовсе не кочка, а шапка стрелка. Что стрелок оказался хитрее и удачливее. Надо поднимать руки… Но тотчас из стального колечка дульного среза полыхнуло коротким пламенем, и пуля, небольно войдя в грудь, рванула шинель на спине под самой лопаткой.
Матвей Фимкин умер не сразу. Он ещё увидел, как из старого, присыпанного сосновыми иглами и снегом окопа встал подросток лет шестнадцати, передёрнул затвор, шагнул к нему и нацелил винтовку в упор, прямо в лицо. Холодный глазок дульного среза какое-то время качался перед глазами, а потом упёрся в переносицу. Матвей Фимкин даже почувствовал его нестерпимый холод. Это было последним в его жизни, что он увидел и почувствовал. Следующего выстрела он не услышал, не увидел даже вспышки. Просто обвалилась чернота и придавила его своей тяжестью.
Иванок снова передёрнул затвор. Полицейский лежал у его ног. Вторая пуля снесла ему полчерепа. Но он прицелился и снова выстрелил. И снова перезарядил. И снова выстрелил. Когда закончилась обойма, он перехватил винтовку и начал бить окованным толстой металлической пластиной затыльником приклада, стараясь попасть туда, в то багровое бесформенное пятно, которое ещё мгновение назад смотрело на него злым, беспощадным взглядом врага.
– Иванок! Что ты делаешь? – Зинаида обхватила его сзади за плечи, повисла, повалила в снег и, когда Иванок выронил винтовку, и напряжённое в нечеловеческой судороге тело его обмякло, обняла его, положила на колени голову и начала тереть снегом. – Успокойся. Ну, вот так… Успокойся. Он уже неживой. Спас ты нас, Иванок. Спас. Спасибо, что пришёл.