— Тебе пора, Трафо, — голос Гезиль вырвал его из плена морока. —
Тебе пора.
—Гезиль,— выбираясь из бассейна, распугивая карпов, греющих бока
у его ног, чуть не закричал Трафо. — Я знаю теперь, как разбудить
карту! Знаю!
— Вот и славно, — кивнула Гезиль. — Я принесла тебе подарок, еще
одну. Пока по городу гулять будешь, разберешься, что делать. Только
не балуй. И помни, о чем я тебе говорила — никогда…
— …не переворачивать карту, если та не спит. Ни явно, ни в
мыслях своих.
*****
Ночной Набакис прекрасен. Кайс знал это, как никто другой. Вся
жизнь его, прежняя жизнь, проходила именно на ночных улицах столицы
Затарии. Не в этом районе —мордой не вышел, а в трущобах, где он и
орудовал, промышляя по мелочи. Ночной воришка Кайс — смешно
вспомнить…
Скоротечный сезон дождей минул. Еще вчера по небу носились
черные тучи, сбрасывали на землю потоки воды, уносились прочь,
уступая место палящему солнцу. Так и пролетели двадцать дней —
полдня льет, полдня солнце. Виноградом завалят торговые площади
крестьяне. Земледельцы с улыбками будут выставлять огромные кавуны
арбузов и тыкв, ласково поглаживая их по округлым бокам. Степь
отзовется травой, что вытянется выше самого высокого человека. И
одуревшие кони утонут в зеленом море травы. К предгорью отправятся
отары овец. Но это все потом, а сейчас —ночной Набакис.
Вот он, базар! Чудное место, и люди, что приходят ночью сюда,
чудны́е. Меж торговых рядов поставлены палатки и шатры. Освещенные
изнутри, они напоминают причудливые гигантские фонарики, те, что
из-за моря привозят люди с узкими глазами и плоскими, как лик луны,
лицами. Все, что надобно извращенной душе, можно найти ночью на
базаре: и продажную любовь, и дурман-дым, и гадалок с колдунами,
что за монетку призовут удачу тебе и крах в делах недругу твоему.
Бабки-шептухи торгуют приворотной водой. К ним подходят девушки,
пряча лица, суют трясущимися руками в потную ладонь торговки
денежку и ждут, уставившись под ноги, пока та ищет пузырек меж
складок необъятной юбки. И вездесущие воры — куда без них?
Кайс щурил глаза. Да, теперь он видел людей иначе. Все открыто
его взору: думы и помыслы. Дымкой разноцветной подернуты силуэты
людей, и по цвету той дымки определить можно — легок человек или
зол. Вот протопал рядом с Кайсом сопящий толстяк, окутанный черной
дымкой — обманут, зол, замыслил недоброе. Тянется от него черный
жгут в сторону девушки, весело смеющейся у шатра, где продают
любовь. Чем она так не угодила толстяку? Продала болячку постыдную
с любовью заодно? Обещала его одного любить? Что делать?
Вмешаться?