– Домашний куриный супчик не хуже пенициллина, а вы ведь оба так замерзли…
– Нет, спасибо, мам.
Дэбби посмотрела на мою опустевшую тарелку, налила в нее еще супа и поставила в микроволновку.
– Покажи ей, где что у нас находится, Стюарт. Если ночью тебе что-нибудь понадобится, бери, не стесняйся, – обратилась она ко мне. – Устраивайся как дома. Теперь ты одна из нас, Джули.
Я была благодарна за такое отношение, но подумала, что выразилась она очень странно.
Когда Дэбби ушла, мы со Стюартом принялись сосредоточенно уплетать еду в полной тишине. Мне, правда, показалось, что она и не уходила – я не слышала удаляющихся шагов. Да и Стюарт то и дело оборачивался – видимо, он тоже ощущал присутствие мамы.
– Суп восхитительный, – сказала я, потому что подумала, что, если это услышит Дэбби, ей будет приятно. – Никогда в жизни такого не ела. Наверное, это все клецки…
– А, ну ты же не еврейка, да? – сказал он, встал и закрыл дверь. – Это шарики из мацы.
– А ты еврей?
Стюарт приподнял палец, веля мне помолчать. Потом немного повозился у двери, прислушиваясь. Снаружи раздались быстрые шаги, как будто кто-то на цыпочках побежал по лестнице.
– Извини, – сказал он. – Мне показалось, что мы не одни. Мыши, наверное. Да, у меня мама еврейка, так что технически я тоже еврей. Но она любит Рождество. По-моему, она его празднует, чтобы вписаться в общество. Правда, немного перебарщивает иногда.
Кухня была украшена к празднику. Полотенца, магнитики на холодильнике, занавески, скатерть… Здесь все напоминало о Рождестве.
– Заметила искусственный остролист у дверей? – спросил Стюарт. – Если так и дальше пойдет, не бывать нашему дому на обложке «Еврейства Юга».
– Тогда почему…
Он пожал плечами.
– Ну, все же так делают, – сказал он, сложил вдвое еще один ломтик индейки и проглотил его. – Особенно здесь. Не сказать, что тут активная еврейская диаспора. У нас в школе на занятиях по ивриту было всего два человека: я и еще одна девочка.
– Твоя девочка?
По лицу Стюарта словно волна пробежала – он наморщил лоб и скривил рот. Я подумала, что он с трудом сдерживает смех.
– То, что нас только двое, не означает, что мы – пара. Никто же не говорил нам «Ладно, еврейчики! Танцуйте!» Нет, она не моя девочка.
– Извини, – быстро проговорила я.
Я уже второй раз упомянула про его девушку, пытаясь показать свою наблюдательность, и он во второй раз отмахнулся. Всё. Больше ни слова. Ясно же, что он не хочет о ней говорить.