- Если вам не сложно, передайте пожалуйста следователю Ренди,
что я хотел бы с ним встретиться до суда.
Аллан согласился выполнить просьбу и ушел. Оставалось надеяться,
что Эдвин все просчитал правильно.
В зале суда было оживленно. Представители от дворян громко
переговаривались, сегодня ожидался приговор. Маги сидели
задумчивые, но к Эдвину не подходили. Прокурор так вообще сиял.
Лицо судьи было непроницаемым, но все понимали, что это дело ему
надоело, и он хочет разобраться с ним. До этого сторона Эдвина
тянула время вскрыв множество нарушений и подав встречные иски.
Первыми отправились на допрос маги.
- Считается ли аспект яда у заклинаний запрещенным, - решил
взять быка за рога прокурор.
- Это с какой стороны посмотреть… - неоднозначно ответил Франк
Терри, куратор Эдвина. – Если взять за основу труд Романа о теории
линий, к слову, величайшего целителя за историю империи…
- Да или нет? – уточнил прокурор.
- С какой стороны посмотреть, - упирался Франк Терри. – Если яд
используется для лечения…
- Хорошо, я вас понял. В примененном заклинании Эдвин
использовал аспект яда. Согласно законам империи, мог ли он это
сделать? – прокурор тут же сам ответил. – Не мог. Вы преподаете
этот и другие запрещенные аспекты в академии?
- Нет.
- Получается, что Эдвин самостоятельно изучил запрещенную школу
магии и применил ее на человеке. Прошу учесть ответы куратора
обвиняемого, ваша честь.
Потом вызвали дворян, которые чуть ли не плакали и рассказывали
каким хорошим человеком был Освальд. Сколько всего он мог еще
сделать во благо империи, какие высокие перспективы его ждали…
Потом допрашивали магов по поводу дуэли. Те осторожно пытались
сказать, что Освальд выдавал больше, чем мог, но напрямую говорить
о зельях не решались – анализ тканей показал, что он вообще ничего
не употреблял. Нарваться на обвинение никто не хотел, поэтому тему
осторожно обходили. Кроме куратора Эдвина, который видел вещи
пострашнее обвинений в клевете, и поэтому резал правду и не
стеснялся говорить о выводах. Вспомнил каким козлом был Освальд,
припомнил все его выходки и издевательства над более слабыми
студентами, намекнул о домогательствах к студенткам-аристократкам,
и прямым текстом сказал, что может назвать имена. Никто не стал
настаивать.
А затем вызвали самого Эдвина.