Но основная часть изюма дошла прямо на винограднике, благо стояла сухая ветреная погода, а повреждений от птиц было меньше, чем они предполагали. Отец с сыном принесли восемь больших корзин, наполненных с верхом, которые сплели специально для этой цели, и поставили их рядом с «амфорами». Изюма с лихвой должно было хватить не меньше чем на год. И всё же они не взяли и двадцатой доли того, что уродилось в винограднике.
Когда последняя корзина с изюмом была доставлена в пещеру, Игорь взял лук и стрелы и один, без Цыгана, ушёл на равнину. Обратно он явился на другой день. Лицо его было багровым и безобразно распухшим, под отёкшими веками не было видно глаз.
– Что с тобой? – всполошился Пётр Васильевич. – Ты заболел?
– Нет, не заболел. Просто попал в небольшую передрягу. – Игорь раздвинул в улыбке раздувшиеся губы. – Может, отгадаешь, что со мной? Ты должен отгадать. Ага, слабо! Ну так вот – это пчёлы разукрасили меня. А теперь глянь сюда, – он достал из сумки нечто объёмное, завернутое в широкие пальмовые листья, развернул, и Пётр Васильевич увидел толстые пласты дикого сотового мёда, издававшего неповторимо божественный аромат.
– Откуда?! – воскликнул он, не веря своим глазам и с восторгом вдыхая ни с чем не сравнимую медвяную пахучесть.
– Из леса. Это далеко, у самых гор. Там ещё дупла с пчелиными гнёздами есть. Но с меня хватит. Пчелы так атаковали меня, что я чуть не свалился с дерева.
Вечером, покончив с зажаренным на вертеле фазаном, они отделили по куску мёда и ели его, запивая водой, принесённой из ручья.
Рассказ сына о пчелиных гнездах, бортях, как он их ещё называл, заинтересовал Петра Васильевича. Одно время в Тихомирове он держал с десяток пчелиных семей и имел определённые навыки обращения с ними. Он попросил сына сводить его в свой лес и показать места расселения диких пчел.
– Зачем тебе? Бортничеством хочешь заняться? – спросил сын.
– Не знаю, там видно будет, – ответил отец.
И, правда, он начал бортничать и три или четыре раза приносил в пещеру килограммов по пятнадцать-двадцать мёду. Пчёлы щадили его и почти не жалили, и он возвращался без особого ущерба для здоровья.
Дело обернулось тем, что, поймав несколько пчелиных роев, Пётр Васильевич обустроил самую настоящую пасеку. Но пчёлы содержались не в обычных ульях, какие были у него когда-то на огороде, а в колодных стояках – врытых одним концом в землю полых обрубках деревьев, оборудованных летком.