Однажды, докладывая наркому о «близнецах», я, перечисляя принятые решения, добавил, что по другим «несущественным» вопросам мною принято такие-то и такие-то решения.
Берия выслушал меня и, указав на громадную стопку дел, лежавших у него на столе, спросил:
– Видишь, сколко дел, Трющев?
– Так точно.
– А в секретариате во много раз болше. И по каждому из них я могу принят любое решение. Могу наградить, могу казнить, могу перебросить в другое место. Но ест несколко дел, в которых каждую мелочь я должен согласовыват там… – он кивком указал на потолок. – Их немного. Твое дело относится именно к этой категории. Так что давай не будем делить твои вопросы на существенные и несущественные».
«…этих дел действительно немного, и все они были на контроле у Петробыча. Это, прежде всего, информация, поступавшая от таких фигурантов, как Ольга Чехова, приятель Геринга князь Радзивилл, прежний дружок Гитлера, руководитель «Черного фронта» Вальтер Стеннес, во время войны служивший советником у Чай-Канши и при этом имевший свежую и точную информацию из Берлина. Были и другие персоны, и не только в Германии, но и в окружении Черчилля и Рузвельта. (Моргентау.)
Этих людей ни в коем случае нельзя считать агентами в формальном смысле этого слова. Они скорее являлись доброжелателями и «друзьями», иногда советчиками. Чеховой или Радзивиллу в голову не пришло бы добывать номера дивизий, перебрасываемых на Восточный фронт, чем занимался небезызвестный Рудольф Рёсслер, он же Люци.
Ценность этих источников состояла в том, они давали как бы общую картину происходящего в высших кругах нацистского руководства – сообщали о слухах, возможных назначениях, вариантах решений, внутренней подоплеке их принятия. Например, в разгар Сталинградской битвы, когда выяснилась невозможность сбросить в реку оборонявшие узкую полоску берега советские дивизии и дальнейшие попытки захватить эти последние сотни метров до Волги теряли всякий военный смысл, Геббельс в присутствии Чеховой не без сожаления выразился в том смысле, что фюрер никогда не уйдет из Сталинграда. Свою мысль он подтвердил тем, что «фюрер, в частности, считает, что на месте этого города находилась столица хазарского каганата, поэтому удар в направлении Волги рассматривается им как уничтожение гнезда древнего иудаизма. Всякое сопротивление в этом районе должно быть подавлено силой оружия».