Обреченность - страница 73

Шрифт
Интервал


– Вы – арестованы! – и тут же сорвал с него ордена и петлицы. Через несколько недель отправили в Москву. А до этого его допрашивал сам Абакумов. С пристрастием допрашивал. Крепко бил товарищ старший майор госбезопасности, во всю силу своих чекистских кулаков.

Пять шагов вперед, пять назад. Много это или мало? Много, если в эти пять шагов вмещается целая жизнь, страшно мало, если знаешь, что это конец. Было ли что-нибудь хорошее в прошлой жизни? Были революция, Гражданская война, кровь и бесконечные мечты. Будет ли что еще? Или только эти стены и камни? Грязь и холод, мрак и страх?!

Алексей слишком хорошо знал методы работы НКВД, органы не ошибаются. Значит, видится два исхода. Трибунал и приговор – высшая мера социальной защиты – расстрел. Или опять же трибунал и двадцать пять лет лагерей, что в принципе одно и то же.

Значит, выхода нет. В обоих случаях конечная станция – это зэковское кладбище с номерком на левой ноге вместо обелиска с красной звездой. Что остается? Перегрызть себе вены? Вздернуться на куске простыни? Так ведь не дадут, коридорный вертухай не отходит от глазка. Пять шагов вперед, пять назад. Много лет живя за границей и занимаясь разведкой, он конечно же слышал о существовании другой жизни, в которой арестовывали людей, судили, стирали в лагерную пыль. И хотя среди них было много знакомых, все равно не возникало мыслей о том, что же это за государство мы создали, если все руководство состоит из предателей? А если большинство арестованных не предатели, тогда что?.. Почему один человек обладает властью рубить головы полководцам Гражданской войны и соратникам Ленина? Но тогда он не задавал себе вопросов и не мучился сомнениями. Мир казался предельно ясным. А потом, будто топор палача из страшного сна, грубо и бесцеремонно отсек все самое дорогое, что у него было. Прошлую жизнь, настоящую, напрочь лишил будущего.

Кто виноват?.. Что делать?.. Два извечных русских вопроса, на которые нет ответа.

Ты ведь сам строил это государство, защищал его безопасность и охранял его интересы. Ты был готов умереть за власть Советов, но даже не мог представить, что умирать придется в советской тюрьме и от пули советского солдата. Это ведь при тебе создавался аппарат ВЧК, ОГПУ, НКВД. При тебе начались и продолжались репрессии, аресты старых товарищей, которых знал еще с Гражданской. Почему молчал тогда? Малодушничал или в самом деле верил в непогрешимость сталинского руководства и органов? Значит, виноват сам, получил то, что заслужил. И задавал себе Костенко один и тот же вопрос: