Сегодня вечером прямо здесь, в банкетном зале санатория, состоялась их помолвка. Те несколько генералов и офицеров, которые представляли штаб Русской освободительной армии, ее германских шефов и круг друзей Хейди, состоящий в основном из медиков-эсэсовцев, удивлялись: почему не свадьба? И вели себя, как на свадьбе. Впрочем, не все. Кое-кто из эсэсовцев поглядывал на него, презрительно поджимая губы и поигрывая желваками.
«Странная складывается у тебя судьба, – сказал себе Власов, когда весь этот скорбный цирк закончился. – Помолвка в сорок четвертом, посреди войны и посреди Германии. Когда ты уже не настоящий пленный, но еще и не настоящий командарм».
– Как вы там, мой генерал генералов, подождать несколько минут еще в состоянии? Это свое «мой генерал генералов» Хейди уже произносит по-русски, но все еще со своим неукротимосаксонским акцентом.
Но теперь он уже начинает понимать даже ее «саксонский». Хотя еще недавно, во время своего первого знакомства, его немецкий был чуть-чуть лучше ее русского. В большинстве же случаев они объяснялись на языке объятий и жестов. И все же, несмотря на мелкие неудобства и курьезы, это было прекрасное время.
…А тогда, осознав свое странное, озаренное чудом спасение, они с Марией набрели на какой-то хуторок о двух мазанках и трех сараях. Забаррикадировали дверь в одном из полуразрушенных домишек, занавесили подобранными на окраине русскими шинелями окна и, выставив на столе напротив окна найденный в овраге ручной пулемет с остатками ленты, безмятежно улеглись спать.
Голодные, обессиленные, разморенные развеявшей туман июльской жарой, они впервые за много дней разделись почти донага и, уверенные, что коль уж высшие силы спасли их утром, то ночью без своего покровительства не оставят, погрузились в объятия друг друга.
Несмотря на голод и лишения последних месяцев, тело Марии все еще сохраняло округлость своих форм и упругость мышц. Обмытое родниковой водой, оно источало лесной аромат, а дыхание оставалось ровным и чистым.
Жаль только, что рядом с этой женщиной он, ее командарм, ее повелитель, чувствовал себя хлипким и неухоженным. Истощенный, издерганный, он за всю ночь так и не смог овладеть этой женщиной, и до сих пор помнит, как после каждой неудачной попытки Мария простительно успокаивала его: «Это война, милый. Это – всего лишь война!»