– Погоди, погоди! Отчего все расстроилось? Еремеюшка, помоги, – сказал Андрей, не понимая, где крыльцо. – Сейчас сядем, и ты мне все изложишь…
– Да что тут излагать?! – Гриша, напрочь забыв про извозчика, взбежал на крыльцо и скрылся в доме – только дверь громыхнула.
Еремей вздохнул и рассчитался с извозчиком сам.
– А вот помяните мое слово, неспроста барышня ночью за табакеркой с перстеньками прибегала, – сказал он. – Что-то тут неладно.
– Ты прав.
Гриша оказался в спальне. Его носило из угла в угол. Попавшаяся под руку журнальная книжка была изодрана в мелкие клочья.
– Скажи, – велел Андрей, – чем Маша вдруг Венецким не угодила?
– Ее оговорили! Это гадко повторить даже, какой на нее поклеп возвели! Матушка ей воли не давала, всюду сама с ней езжала, и в собрания, и в театр. Маша!.. Да как такое и на ум взбрело!
– Что взбрело?
– Будто у нее незаконнорожденное дитя!
– У Маши?
– Да! Это поклеп, Соломин! Чистейшей воды поклеп! Это все Венецкая выдумала! Она, поди, для сына богатую нашла! А что Маша навеки опозорена – ей плевать!
– Погоди, не вопи! – одернул друга Андрей. – Дыма без огня не бывает.
– Ты о чем?
– Для чего Маша прибегала к тебе ночью денег и вещиц просить?
– И ты туда же?!
– Давай сперва докопаемся до правды…
– Маша чиста! Иначе… иначе мне придется с позором выходить из полка! Моя сестра родила незаконное дитя! Да мне шагу не дадут ступить!
– Беклешов!
– Я должен с ним драться, я пошлю ему вызов! Сегодня же вечером условлюсь с секундантами! – выкрикнул Гриша. – Весь Петербург знает теперь, что моя сестра – последнего разбору девка!
– Беклешов, на что ей нужны были деньги?
– Ты подслушивал! – наконец сообразил Гриша. – Это… это гадко, Соломин!
– Виноват я, что ли, что оказался тогда во дворе?
– Ты мог выказать себя! Хоть слово молвить! Ах, как все мерзко… Соломин, уйди, бога ради, не то я тебе гадостей наговорю…
– Я уйду, – сказал Андрей, – а завтра же съеду от тебя. Коли ты меня упрекаешь в том, что противно чести…
– Поступай как знаешь!
Андрей наощупь отыскал дверь и вышел.
– Ах ты, господи, – сказал ожидавший его и подслушавший Еремей. – Батюшка мой, Андрей Ильич, прости ты его, завтра одумается. Тут всякий бы взбесился…
– Он офицер, гвардеец, – холодно ответил Андрей. – Должен держать себя в руках. Должен. Идем собираться.
– Какие наши сборы…