Он был прав: в эту минуту у нее перед глазами вспыхнуло воспоминание о последней встрече с отцом. Это было давно, двенадцать лет назад, но Нина до сих пор помнила все так, словно встреча случилась вчера. Ей было шестнадцать, она умирала с голоду, но ни за что не пришла бы к нему о чем-то просить для себя.
Ее отец жил в знаменитом Доме на набережной, описанном в блистательной повести Юрия Трифонова. Квартиру в этом доме Маклаков получил когда-то по личному распоряжению Сталина. Нину не хотели впускать, но она настояла. Человек, которого она давно уже даже мысленно не называла отцом, а уж тем более папой, встретил ее у порога и в комнаты не пригласил.
– Мама умерла, – сказала ему Нина. – Мне нужны деньги на похороны.
– Ну а при чем здесь я? – спросил он дребезжащим старческим тенорком. – Наши пути разошлись. Да и откуда мне взять денег? Ты же знаешь, какие нынче времена.
– Знаю. Потому и прошу, – отрезала Нина. – И не говори мне, что у тебя денег нет. Ты не миллионер, ты мультимиллионер! Ты коллекционируешь бриллианты! У тебя нет денег? Продай какую-нибудь цацку, и будут деньги.
Болярин сильно поморщился:
– Ты сама не понимаешь, что говоришь. Это невозможно. Сейчас такое время, что настоящую цену никто не даст.
– Мама так неудачно умерла… Как раз сейчас. Я хочу похоронить ее по-человечески. Ничего, потом попросишь в Литфонде, тебе возместят.
Нина знала, что, несмотря на все свое богатство, он не стеснялся ежегодно просить в Литфонде вспомоществование, приговаривая: «Почему же и не взять, когда можно взять?»
– Сколько тебе нужно? – спросил он сухо.
– Пятьсот долларов.
– Но это же грабеж! – возмутился «классик».
– Это самый скромный минимум, – парировала Нина.
– А нельзя ли… за казенный счет?
– Если ты не дашь мне денег, – пригрозила она, – я обращусь в газеты.
Маклаков еще долго препирался, юлил, плакался на бедность, но Нина была непреклонна.
– Стой тут, – бросил он ей наконец и ушел, а Нина так и осталась стоять в огромном, запомнившемся ей с детства коридоре, по которому она, маленькая, каталась на трехколесном велосипеде.
Маклаков вернулся и протянул ей четыреста долларов.
– Больше у меня нет.
– Ничего, – безжалостно проговорила Нина, – остальное отдай рублями. И запомни, – добавила она, увидев, как его перекосило, – в саванах карманов нет.