Но сейчас придется пробудить в себе философа. Ибо потребна тонкость разума, тонкость и стремительность.
Какой сукин сын утащил адскую скрипку итальянского некроманта?
Маликульмульк опомнился перед самой докторской дверью. Постучал – ответа не было. Герр Шмидт или отсутствовал, или лег спать, да и пора бы – полночь близится!
А может, затаился? Прячет под тюфяк скрипку работы Гварнери дель Джезу? Нет – стоя на шатком табурете, укладывает ее на высокий шкаф. Хоть бы догадался завернуть в полотенце, что ли!
Тут пробудившийся философ задал себе вопрос: отчего похититель вынул скрипку из футляра? Не поленился, не пожалел времени, размотал три покрывала, хотя быстрее и безопаснее всего было бы унести вместе с футляром. Что значит сия причуда?
Он еще постучал в дверь. Никто не отозвался. Подозрения возникли самые неприятные – герр Шмидт должен быть готов примчаться на призыв княгини в любое время, да не в ночном колпаке, а в напудренном паричке.
И Маликульмульк пошел обратно в столовую – докладывать князю, что доктор куда-то подевался.
В гостиной князя уже не было – туда вот-вот должны были явиться гости, приглашенные к ужину. Маликульмульк догадался и поспешил к комнатам итальянцев. Там он и нашел князя вместе с его личным секретарем Денисовым.
Голицын говорил по-немецки, этот язык он знал превосходно, а певцы слушали понурясь. Маликульмульк прибыл к концу речи, но смысл ее уловил сразу: Голицын готов был отпустить итальянцев восвояси, уплатив им за выступление, но с одним условием – их вещи должны быть обысканы. Когда будет твердая уверенность, что никто из них не прячет драгоценную скрипку в своем имуществе, – тогда прибудут экипажи, и господа артисты поедут в свою гостиницу.
Князь при необходимости бывал неумолим. Маликульмульку не выпало воевать вместе с ним против турок, но он видывал князя за шахматной доской. Да и в стычках с магистратом князь показал себя серьезным противником. У итальянцев не было иного выхода – они показали свои шубы, а певицы открыли баул, один на двоих. Скрипки там, понятное дело, не нашлось. Тогда Голицын велел Денисову расплатиться с артистами, прибавив сколько полагается за беспокойство, повернулся и ушел. Этот обыск был устроен скорее ради очистки совести – теперь Голицыну было неловко, но он уже хотя бы знал, что похититель – либо кто-то из дворни, либо кто-то из гостей, и неизвестно, что хуже.