– Мама? – пробормотала она.
– Все в порядке, дети, – сказала Мишель, но голос ее дрожал. – Хорошо, офицер, мы разворачиваемся и едем домой. Вы можете даже поехать за нами, если хотите.
Полицейский покачал головой.
– Мне очень жаль, мэм, но вы должны выйти из машины.
Она знала, что все так и случится. Она обвела взглядом погруженные во тьму бескрайние прерии Вайоминга. Просто уезжай. Жми на газ и гони. Как будто она могла уйти от полиции на своем старом фургоне!
– Мама, почему полицейский здесь? – спросила Ханна, тоже уже вполне проснувшаяся.
Как это говорится в старых боевиках? Сопротивление бесполезно. Это была лишь одна из многих безумных мыслей, пронесшихся у нее в голове, когда она выбиралась из машины. Казалось, этот процесс тянулся бесконечно – открывается дверка, нога опускается на землю…
Мишель вдруг ощутила рукой холод металла. Ее мешковатое сливовое платье – то самое, которое было на ней на похоронах, – было с короткими рукавами. Полицейский прижал ее к борту фургона распростертую орлом. Он провел по ее телу безразличной рукой, как продавец проводит рукой по выставленным на полке товарам.
Через закрытое заднее стекло она в гигантских конусах света от полицейской машины штата Вайоминг увидела перекошенное лицо Ханны. Она видела, как дочь плачет, хотя и не слышала звуков. Она также увидела уставившиеся на нее большие карие глаза Ники. Он прижал сестру к себе, обнял ее и поцеловал в голову.
– О детях не беспокойтесь, мэм, – это был уже второй полицейский. Он повел ее к своей машине, держась с ней ласковее, чем его напарник. – Мы позаботимся о них. Мы отвезем их в Грили, а оттуда их доставят обратно в Дир-Крик.
Мишель хотела вслух поблагодарить его за доброту, но у нее вырвалось только рыдание.