Желание
смять эти груди, потянуть губами крупные соски, выбивая жаркий стон, огладить
животик, накрыть ладонью гладкий холмик, проникнуть в жаркое лоно, словно
адский огонь вдруг вспыхнуло внутри. По позвоночнику будто провели тончайшим
раскаленным прутом, заставляя вздрогнуть. Член дернулся, и меня самого чуть не
закоротило.
Да и кто будет отрицать, что насилие – почти
как наркотик, дурманит и возбуждает так же мощно, срывая тормоза. Не зря с
налитыми кровью глазами древние римляне требовали добить поверженного
гладиатора. Отсюда же у футбольных фанатов желание все подряд крушить после
напряженного матча. Отсюда бешенные ставки на бойцов в закрытых клубах.
И отсюда же
склонность к грубому сексу. Это сейчас я и осознал.
Подавив в
себе проснувшееся животное начало, хрипло спросил:
– Ты как?
– Н-н-е
знаю, – еле вытолкнула она сквозь распухшие губы. Я только сейчас заметил, что
кожа на правой скуле свезена и кровит. Очевидно, удар пришелся и на губы.
– Вот
сучата! Мало навалял, – в сердцах выдохнул и протянул девушке руку. Однако
глаза невольно скашивались на ее грудь. А она, словно спохватившись, попыталась
прикрыть ее остатками разорванной кофточки, но безуспешно – тонкая ткань
превратилась в жалкие клочки. Тогда она закрылась руками, но этот трогательный
жест снова, как током, задел ту часть мозга, которая отвечает за возбуждение.
Сглотнув
комок, я, наконец, взял себя в руки.
– Вставай.
Я не смотрю, – я и, правда, по-честному отвернулся, продолжая протягивать
ладонь. Незнакомка робко положила на нее свою дрожащую кисть. Темные, как у
лани, глаза, казалось, заглядывали в душу и молили о помощи.
Понятное
дело, что пробежка накрылась медным тазом. Но я и не жалел, потому что
первобытное чувство собственничества, как цунами, накрыло с головой, швырнуло
на берег и расплющило всю мою систему убеждений. На улице не знакомятся? Так
тут особый случай! Я безумно хотел обладать этой раненой птичкой с пугливыми
глазами!
– Идти
можешь? Или ноги со страху подкашиваются? – спрашиваю нарочито безразлично, а
сам уже до дрожи хочу схватить на руки и утащить в свою холостяцкую берлогу, в
которой последнее время было совершенно пусто.
– Могу. Но
я не могу в таком виде, – негромко, стесняясь своей наготы, почти шепотом
ответила девушка.