Перед любым пиром сходились старейшины ближайших родов, и
выясняли его статус в часах. Дело это было очень серьёзное, они
трясли бородами, указывали на прецеденты, ругались и дрались, но
обычно приходили к общему знаменателю, к удовольствию или
неудовольствию всех причастных.
Вот так и родился этот знаменитыйгномскийвыкрик перед началом любого подгорного
пира, и надо сказать, что гордились виновники этих торжеств
объявленными часами больше, чем княжескими орденами и медалями.
Высшим шиком считалось у них в разговоре как-нибудь невзначай
обронить, что дескать, вот не любит стоящий перед тобой гном пиров,
от работы они здорово отвлекают, а потому еле он вытерпел
назначенные в его честь шестьдесят четыре, а то и семьдесят два
часа.
В таких случаях считалось приличным поддержать такого
гнома, и осудить вместе с ним долгие пиры, но делать это следовало
чрезвычайно почтительно, и даже с придыханием, потому что все всё
понимали.
Далиннаш такой чести ещё ни разу не
удостаивался, тут нужен был настоящий подвиг, без дураков, но опыт
по таким пирам имел, поэтому я не позавидовал сельскому кузнецу и
остальным мужикам.
— Ладно уж, — махнул рукой на нас гном, вытащил из ящика
авоську и принялся складывать в нее из буфета бутылки сгномскимсамогоном, который мы с Арчи стали бы
пить только под угрозой немедленного расстрела. — На что не пойдешь
ради экипажа. Мало будет, ещё схожу.
Набрав литров десять, он перетянул ремень, пригладился и
причесался, и твёрдым шагом, как на работу, вышел на лётное поле
вслед за Ларой.
— Звездец мужикам, — озабоченно глядя ему вслед, скривился
Арчи. — Он сейчас их по всему селу отлавливать будет, ватагу
собирать со стаканом наперевес, и попробуй откажи! А кто будет
возмущаться или отлынивать, тому штрафная! А мне потом их
лечи!
Меня невольно передернуло, как только я представил себе
штрафную чарку сгномскимсамогоном, и я
тут же постарался выкинуть этот отвратительный образ из
головы.
— Их проблемы, — не стал я сочувствовать сельским мужикам.
— А у нас своё дело, не забыл?
— Будет вам цирк, — пробормотал Арчи, уже выходя на поле и
запечатывая за мной дверь. — Почтенная публика останется довольна,
или я не я буду, вот увидишь.
Фома Егорыч при нашем появлении встал с со своей колоды, и
с интересом уставился на меня, ожидая чего-то. Мы, в свою очередь,
уставились на кипу хорошо выделанной бересты с какими-то детскими
рисунками, аккуратно уложенную на колоде, и закреплённую сверху
тяжёлой палочкой, чтобы не сдуло ветром невзначай.