и пошла своим порядком литургия Василия Великого, продолжавшаяся около часа.
Во время вечернего богослужения многократно перестававший и возобновлявшийся дождь не обещал и на самый праздник хорошей погоды. Вышед из церкви, народ укрывался от непогоды на галереях монастыря, не вмещаясь в странноприимных кельях его. Трудная и беспокойная ночь ожидала стольких пришельцев, не имевших ни чем утолить голод, ни где приклонить голову! Усердия игумена и немалой прислуги обители едва ставало на то, чтобы удовлетворить нуждам наиболее почетных гостей. В такую сырую погоду и при такой усталости чашка чаю была бы неоцененным утешением, и многие из «товарок» наших с глубоким жалением воспоминали свой приютский чай; но не до чаю было в такую позднюю пору и в такое ненастье, когда нельзя было найти и хлеба; кто мог, утешал себя мыслью, что в Вифлееме не только нам, но и Сыну Божию не нашлось более удобного места, кроме Вертепа. Счастием несравненным можно уже было считать и то, что мы несем тесноту у самого сего Вертепа, и, без сомнения, до конца жизни своей будем с умилением вспоминать эту «рождественскую ночь». Благодарение Богу и за то, что нам позволено было сидеть ночью в самой церкви и даже в самом Священном Вертепе. Чего-то не передумаешь на таком избранном ночлеге, и каких и как и о ком не вознесешь молитв к почившему здесь некогда Чаянию языков[83]!
В 6 часов по восточному счету, т. е. в 7 часов от захождения солнца и, следовательно, около полуночи, колокол церковный благовествовал Вифлеему час утреннего славословия. Храм был освещен множеством разноцветных лампадок, развешенных гирляндами от стены до стены и производивших чудное впечатление на глаз и на сердце. Подобно вчерашней, происходила встреча Патриарха. Благословив народ, Его Блаженство стал на свою кафедру, а равно и его наместник занял свое место. Служба началась полунощницей[84]. После 50-го псалма долго происходило распевание стихир на литии и на стиховне, оставленных вчера на вечернем благословении хлебов. За ними следовали трисвятое, тропарь праздника и отпуст по уставу полунощницы. Видя, что вслед за тем начинается утреня, я спросил одного, говорившего по-русски, грека: Когда же будет повечерие[85]? На это он отвечал не без иронии, как казалось: Когда повечерие,