Шатун оказался ловчее. Оправдывая собственную кликуху, быстро
шатнулся в сторону, швырнул в меня одеяло и подхватил стоящую около
нар табуретку.
Увернуться от летящей в голову мебели мне едва удалось. Я себе
чуть руку не вывернул, ухватившись на спинку кровати и рванув своё
тело к стене. Но – нет худа без добра – тут же, оттолкнувшись на
амплитуде от койки, бросил его вперёд, подпрыгнув как мячик и целя
обеими ногами в разинувшего пасть урку.
Под пятками что-то хрустнуло. Шатун рухнул, словно подкошенный.
Я брякнулся следом и, кое-как сгруппировавшись, откатился к двери.
Вовремя! Недобитый первым ударом Чуря метнулся ко мне, сжимая в
руках что-то острое. От примитивной заточки меня защитил попавшийся
под руку табурет, а в следующую секунду я просто обрушил его на
«пацана». Табурет треснул прямо посередине сидушки. Истошный вопль
попытавшегося было закрыться Чури слышали, наверное, даже в
соседних блоках. Из выбитого локтевого сустава торчал обломок
кости́.
- На пол! Лежать, не двигаться!
Драться с ворвавшимися в камеру надзирателями не было ни сил, ни
желания, поэтому команду я выполнил, не задумываясь, и не стал
дёргаться даже тогда, когда получил сапогом в рёбра, а потом дважды
дубинкой. Да, больно. Да, неприятно. И уж, конечно, несправедливо,
но – это всё-таки лучше, чем получить в печень заточкой от
уркагана.
В коридор выволокли всех четверых, включая не принимавшего
участие в драке Самсона.
Чурю и Шатуна утащили в одну сторону, нас с Самсоном в другую, в
согнутом положении, с вывернутыми назад ластами.
Решения, что со мной будет, я дожидался в отдельном «боксе»,
пристегнутый наручниками к решётке, под присмотром сразу двоих
контролёров. Сказать, что они были злы на меня, значит ничего не
сказать.
Мою судьбу решил появившийся через час дежурный по
изолятору:
- В одиночку! На сутки! Еды не давать…
Понедельник. 8 ноября 1982г.
Из карцера меня выпустили в воскресенье. Как и обещали, в кандее
меня никто не кормил. Карцер есть карцер. Что в нынешние времена,
что в прошлые-будущие. Узкая, как пенал, комнатка, заваренное
железным листом окно, грубая дощатая койка, откидывающаяся от
стены, словно в поезде. Днем на ней лежать не дают, а сидеть негде.
Можно только стоять. Или ходить: четыре шага от двери к окну,
столько же в обратную сторону. И холодно, блин. А укрыться нечем.
Ни матраса с подушкой, ни одеяла штрафнику не положено – как
хочешь, так и устраивайся, и вообще, нечего было нарушать режим
пребывания… Короче, никому не пожелаю попасть за решётку, а в
карцер – тем более…