Четверг. 4 ноября 1982г.
Сидеть взаперти тяжело. А сидеть под охраной – вдвойне. Особенно
если знаешь, что невиновен.
Вчера мне так ничего и не предъявили. Просто сунули в
милицейский бобик, привезли куда-то в район Лианозово, там
пересадили в специальный конвойный ГАЗ и уже на нём, чуть ли не как
особо опасного рецидивиста, прямо в Бутырку. Честно сказать, не
думал, что всё будет так хреново. Думал, что привезут в
какой-нибудь райотдел, запихнут в КПЗ[1],
установят личность, допросят, выяснят, что ошиблись, выпишут
протокол и отпустят…
А оказалось, хрен вам на рыло, гражданин Фомин. Вы не просто
задержанный, вы – птица высокого полёта, с вами даже обычный
следователь разговаривать «постеснялся», а тот, который считается
по особо важным, был, по всей видимости, сильно занят. Поэтому меня
сначала просто оформили (ага, «опись, про́токол, сдал, приня́л,
отпечатки пальцев»[2]), потом до глубокой
ночи мурыжили в медсанчасти (чуть ли не в задний проход заглядывали
в поисках компромата), и только затем отвели в камеру и оставили
там киснуть в безвестности – прокручивать в памяти все свои косяки
и тупо гадать, за что же меня всё-таки законопатили в эту
законопатку.
Камера, кстати, оказалась совсем не такой, какую всегда рисовали
в либеральных журналах времен перестройки и «святых девяностых».
Типа, по сто человек на пятьдесят квадратов и тридцать коек, спать
по очереди. Спорить не буду, возможно, так всё и было, но к той
камере, в которой я очутился, эти страшилки отношения не имели.
Четыре стандартные койки (причём, одноярусные), зарешеченное окно,
под ним радиатор, в углу умывальник, чаша «Генуя» за кафельной
загородкой, крашенные маслом стены. И народу – помимо меня ещё
двое: мужичок лет около сорока и пацан примерно моего возраста.
- Всем сала́м, – проговорил я, когда дверь захлопнулась.
Пацан в ответ что-то буркнул (видимо, тоже «привет»), едва
приподняв голову от подушки, а дядька сразу же взял быка за рога,
как будто не спал совсем. Оторвался от шконки, свесил ноги на пол и
смачно зевнул:
- Курево есть?
- Нет, – я бросил на ближайшую койку казённый матрас и
неторопливо продолжил. – Дымить не дымлю, но, будет возможность,
скажу, чтобы передали.
- Масти каковской будешь? – прищурился мужичок.
- Пока никаковской, – пожал я плечами.