А там уж… глядишь, и состоялась бы приватного характеру беседа, в которой Бжизикову разъяснили бы, что, конечно, приватность жизни – дело хорошее, но тогда надобно, чтоб оная приватность совсем уж полной была. Ибо найдется немало желающих воспользоваться столь откровенной слабостью человека чиновьего…
- А они промолчали… ни слова, ни словечка… или хочешь сказать, мои людишки работают хуже, чем этот репортеришка?
Во гневе князь становился… забавен.
Впрочем, так сказать мог был лишь цесаревич, люди прочие, знакомые со вспыльчивым норовом князя Навойского куда как похуже, отчего-то в моменты подобные терялись.
Бледнели.
Краснели.
Хватались за сердце… все ж с репутацией у князя было так себе… и не сказать, чтобы вовсе беспричинно.
- Вот, - князь скомкал очередную газетенку, а бумажный шар отправил прямиком в мусорную корзину. – Стало быть что? Стало быть, не просто так проворонили… и уже не в первый раз… ничего, вот найду…
- Кого? – уточнил цесаревич.
- Всех найду…
- И наградишь.
- А то… еще как награжу… - глаза князя нехорошо блеснули. – Никто не уйдет обиженным…
Заявку на участие в конкурсе Лизавета подавала с тайной надеждой, что оная заявка вовсе рассмотрена не будет. В конце концов, возраст ее давно уж далек от девичьего, а титул и вовсе происхождение имеет пресомнительного свойства. А потому вся затея, безусловно, заманчивая – деньги, как ни крути, нужны – рискует остаться невоплощенной. И если уж на то пошло, Лизавета с куда большею охотой устроилась бы в прислуги дворцовые…
Однако к преогромному Лисаветы удивлению ее пригласили.
На беседу.
А стало быть…
Простое платьице в тонкую полоску, перешитое из маменькиного, благо, шить тетушка умела изрядно, а полоска ныне вновь вошла в моду, как и крохотные, перламутром отделанные пуговички, ставшие единственным украшением оного платья.
- Ох, Лиска, - тетушка самолично расправила складочки и головой покачала. – Опять ты непотребное задумала.
- Почему непотребное?
Непотребной свою работу Лисавета как раз не считала. Она ж писала правду и только правду, а что эта правда столь неприглядна получалась, так… не Лисаветы же в том, право слово, вина!
- Вышла бы ты замуж, - вновь вздохнула тетушка.
Лисавета, может, и вышла бы, да… за кого?
Нельзя в деле столь серьезном и вправду всерьез рассматривать кандидатуру Фомы Ильича, почтенного купца второй гильдии пятидесяти трех лет от роду, дважды овдовевшего, причем при обстоятельствах, как по мнению Лисаветы, весьма подозрительного толку.