Мой батальон с восторгом принял
новость о предстоящем деле. Нам, тогда казалось, что с Керчью
получится всё легко. Не, то, что под Севастополем. Который русские
обороняли я бы сказал неистово. Эту осаду по противоборству сторон
можно было сравнить с Орлеаном или Ла-Рошель
И вот утром 12 мая 1855 года, мы
после обстрела берега, уже высаживались в заливе с каким-то
диковатым русским названием Камыш-Бурун, так же назывался и
посёлок, в который мы вошли без боя. Было видно, что жители его
оставили второпях. Некоторые из тех, кто остался, с опаской и
любопытством наблюдали за нашим разноплеменным десантом.
Погода стояла хорошая. Не жарко и не
холодно. Когда вступили на землю, у всех было приподнятое
настроение. Тем более, что не все хорошо перенесли переход
морём.
Пока главные силы выстраивались в
походную колону, наши конные разъезды уже вступили в перестрелку со
знаменитыми русскими казаками, которые небольшими силами перекрыли
нам дорогу на Керчь. В Севастополе мы их не встречали. И вот теперь
могли их увидеть и встретиться в бою. К моему удивлению наша
конница не смогла заставить их уйти с дороги. И только авангард в
составе двух батальонов, французского и английского вынудил их
убраться с пути.
Я это видел сам в подзорную трубу.
Её я выиграл в ходе пари с морским офицером. У нас на одной из
дружеских посиделок вышел спор. Кто лучше стреляет и владеет
саблей. Моряки или пехота ? Я поставил свой револьвер Лефоше, он же
весьма неплохую подзорную трубу.
Отстрелялись мы на равных. А вот на
саблях я взял верх, со счётом пять моих против двух его ударов. Три
моих, секунданты с обеих сторон признали смертельными. Ещё бы ! Моя
служба в Алжире не прошла для меня даром.
Прибыв в армию под Севастополь и
общаясь уже с ветеранами осады, я узнал, что русские тоже любят
сходиться в ближний бой и рубку. Поэтому я начал уделять время
сабельному бою, и стал учиться биться на штыках. После того, как я
принял командование батальоном, стал практиковать регулярные
занятия по штыковому бою. Хотя в нём и было немало солдат которые
уже прошёл Альму, Балаклаву, Инкерман. И после всего этого сумели
пережить русскую зиму в Крыму, и после этого остаться в строю.
Вот в выигранную трубу я и наблюдал
за действиями нашего авангарда. Он развернувшись в боевые порядки,
споро шёл в гору приближаясь к русским. Хотя явные их укрепления
как в Севастополе я здесь не увидел, но, брустверы были видны.
Неожиданно в колонах атакующих возникли разрывы, скорее всего
пушечных гранат. Хотя я ясно видел, что русские не открывали
орудийного огня. Это были ныне известные противопехотные мины.
Тогда это было для нас неожиданно. Понеся потери от коварных
русских мин, наш авангард был уже готов пройти оставшиеся триста
шагов, как совершенно неожиданно, резко замедлил движение, и через
несколько минут после этого попал под сильнейший ружейный огонь. Я
сам видел цепочку вспышек от выстрелов в сотни стволов, потом ещё,
ещё и ещё. Наши солдаты погибали сотнями от губительного огня
русских у меня на глазах. Были отдельные попытки французов перейти
в атаку и открыть ответный огонь. Но, русские их подавляли своим
просто шквальным огнём. Поэтому все эти действия не удались. И это
происходило на моих глазах, и тех, кто тоже наблюдал за действиями
авангарда. Который и погиб более чем наполовину в ходе этой
легкомысленной и не подготовленной атаки. Русские нас ждали, и были
готовы. Как стали говорить после войны, что русские, получив в свои
руки большое количество винтовок, вернули нам долг за Альму и
Инкерман.