Первые дни было страшно просыпаться. Страшно
и больно. Просто представьте себе, ты приходишь в себя, вроде бы
что-то ощущаешь, слышишь, осознаешь себя и мыслишь, а вроде бы все
равно ничего не видно — сплошная черная стена кругом, словно тебя
заперли в твоем же теле. Это обескураживает. Но я не спешила. В
который раз очнувшись в кромешной тьме, медленно отдышалась,
прислушалась. Концентрируясь на своих ощущениях кроме зрения,
прощупала палату: слева сверху дул легкий прохладный ветерок,
совсем рядом слышался низкий гул электричества, видимо от
аппаратов, откуда-то со стороны накатывались тихим неразборчивым
шепотом чьи-то голоса, топот и скрип колес.
Сориентировавшись на местности,
сконцентрировалась на самочувствии. Во всем теле ощущалась
неприятная ломота и тяжесть, особенно в области груди. Попыталась
пошевелить пальцами на руках и на ногах — получилось. Это хорошо,
очень хорошо. У меня надежно зафиксировали всё туловище, чтобы я
случайно не усугубила заживление сломанных рёбер. Потому дышать
было крайне неприятно, да и во рту пересохло просто жуть. Но как бы
то ни было, ничего сверх ужасного.
Еле-еле подняв руку, ощупала лицо. Вроде бы
ничего, всё на месте, хотя, как мне вообще судить — не представляю.
Впрочем, представить-то могу — лицо Франкенштейна во всей красе или
тысячелетняя мумия. Раз водитель погиб, то авария была не такой
легкой, чтобы отделаться всего лишь царапинами, верно? Потратив все
силы на мимолетное пробуждение и исследование, вновь погрузилась в
сон.
Самые трудные дни проходили обрывками, меня
постоянно одолевала жажда, озноб, вялость, тошнота и боли в голове
и в груди — эти ощущения я помнила отчетливо. А всеобщая слабость,
куда же без неё, была моей спутницей почти до самого конца
пребывания в больнице.
Но
шло время и темнота постепенно изменилась, немного. Слепота,
естественно, никуда не делась, но что-то появилось во тьме —
странные линии вокруг, замысловатые очертания и дымчатые образы. Я
пыталась «рассмотреть» их — выходило крайне… странно. Казалось,
изменилось не только «зрение», но и слух. Каждый звук отдавался в
голове странным эхом, многократно повторяясь внутри черепной
коробки. Мне сказали, что это может быть пошел процесс адаптации
мозга. Как там говорилось: при потере одного из чувств обостряются
остальные. Не знаю, насколько это выражение правдиво, однако
соглашусь с тем, что мозг вынужден подстраиваться под сложившиеся
реалии и тем самым, наверняка, пытался компенсировать потерю одного
из важнейших чувств восприятия вот таким вот непонятным
путем.