Иногда ей становилось стыдно своего странного, полудремотного,
остолбенелого состояния. Как ни странно, тогда она вспоминала
сначала Пипца, который назвал её «леди» уже при первом знакомстве.
Вспоминала – и улыбалась кривой улыбкой: видел бы мицен-«помидор»
эту леди сейчас. А потом – вспоминала Дирка. Как он уверенно сел на
заднее сиденье, рядом с нею, с Лиссой, а Ромео удивился этому.
… Скоро она настолько втянулась в помощь однопалатникам, что ей
стало даже неудобно надолго уходить: чувствовала себя виноватой,
что бездельничает, а то время как они надеются на её помощь.
Времени на себя, на мысли о недавнем прошлом не оставалось. И всё
чаще она ловила себя на мысли, что ей просто хочется сбежать из
палаты и не появляться до сна. И стыдно было, и жаль, но упрямая
жилка стучала в висок: «Они же обходились без твоей помощи ранее,
когда тебя не было рядом!»
Так было, пока она не заметила, что дежурная по палате
медсестра, оказывается, здорово отлынивает от своих обязанностей,
совершенно спокойно переложив их на Лиссу. Обозлившаяся, девушка
стащила её визор с коридорного стола, где женщина обычно сидела, и,
с трудом, прижимая культей маленький корпус к столу, залезла в его
информационный лист. Пока искала, раз сто вспомнила Джея и
благодарила его про себя за то, что брат сказал о её умении
разбирать приборы. Сама бы она никогда не догадалась даже
попробовать хоть что-то разобрать… Когда дежурная вернулась, Лисса
спокойно «гуляла» наверху, по оранжерее, а обрадованные калеки, в
чьи визоры для внутреннего пользования в корпусе девушка вбила
нужный номер, сами наперебой вызывали свою палаточную сестру.
Заканчивался первый месяц её странного, тягостного для неё самой
положения в реабилитационном центре. Сколько ни просила, ей так и
не сообщили её настоящего имени. Лишь сказали, что Лисса – это не
её имя, а данное ей здесь, и не той девушки, с которой её
перепутали.
От безделья Лисса сначала пряталась в кустах, где погуще были –
хотелось одиночества, и тренировалась сама. Хотя бы левую руку она
решила разработать до способностей правой. Кажется, получалось.
Потом она привыкла, что может заниматься определённое время, и на
пребывание в оранжерее устроила себе целое расписание, куда входили
и тренировки, и созерцание. Последнее было почти медитацией, когда
Лисса слепо следила за небольшим фонтанчиком бассейна,
расположенным посреди оранжереи. Почти медитацией было и наблюдение
за городом сквозь решётки оранжереи… Если бы она при этом ещё не
вспоминала. Хотя, ловя себя на воспоминании, она немедленно
начинала думать о другом. Заставляла себя думать о другом. Мысли о
жизни в баре Дирка сжимали сердце до боли.