– Вот, бегемот, отвязался, – беззлобно ворчит Аль, – ишь, соскучился.
Эдгар треплет собаку по загривку, а затем, выпрямляясь, смотрит на меня. В его взгляде опять снег. Смогу ли я когда-нибудь растопить эти пласты холода?
– Кажется, нужно поговорить, – у Эдгара расслабляются плечи. Наконец-то! Я с тревогой вижу, как он устал. Лицо осунулось. Круги под глазами проступают отчётливее. Пытаюсь подставить плечо. Он не отталкивает меня – обнимает одной рукой. И от этого жеста становится невыносимо остро. Не могу понять свои чувства. Жалость к нему. Щемящая нежность. Искра надежды, что… всё не зря. Что не всё потеряно, если он не сорвался, не натворил ерунды.
Мы идём на кухню. Аль – впереди, как гордый одинокий флагман. Мы с Эдгаром в обнимку следом.
– Пахнет тобой, – прикрывает глаза мой муж, почти падая на стул. – Домом. А теперь я слушаю тебя, Тая Гинц.
Чопорный. Строгий. Жёсткий. Сейчас он похож на тощую взъерошенную птицу-секретаря с загнутым клювом и насуплено-недоверчивым взглядом.
– Он всегда у тебя такой… забавный? Что это за каменный век? Тая Гинц. Умереть от смеха можно.
Аль устраивается поудобнее на широком подоконнике. Вытягивает длинные ноги.
– Заставь его замолчать, – замораживает территорию Эдгар. Он намеренно не смотрит на Аля и не разговаривает с ним. Видимо, боится сорваться. – Или я ему голову откручу.
– Аль, пожалуйста, – прошу я. Альберт закатывает глаза, но умолкает.
– Во-первых, я думала, ты знаешь, где я. «Удери из замка от дракона», – терпеливо поясняю я, цитируя его слова. – Ты же всегда вездесущий. Почему-то решила, что ты в курсе. Ты просил спрятаться. Это… лучшее место. К тому же, никому в голову не придёт искать меня здесь. Об Але знает только тётя, и то я не уверена, что помнит. Он мой учитель, Эдгар, – повторяю то, что уже говорила. – К тому же, он никогда не обидит меня.
– Я не знал, где ты, – Эдгар гладит Че, что пристроился рядом. Пёс радостно колотит хвостом по полу и преданно вслушивается в голос хозяина.
Я ставлю чайник на газ. Мне нужно занять чем-то руки.
– Теперь знаешь.
– Ты не останешься здесь, – у Эдгара снова каменеют скулы, а слова вылетают сквозь плотно стиснутые зубы. – С этим… фанфароном смазливым. Я думал, ты сняла комнату у бабушки, божьего одуванчика.
– Какая буйная фантазия, – не сдержавшись, ржёт Аль. – Но об этом и речь, Гинц: ты не доверяешь своей жене. Вот цена твоей любви. На ладони.