Мне стало ужасно жаль пожилого
человека из-за того, как с ним обращались в этом заведении. Было
видно, что старик потерян и вообще не от мира сего. Он лишь
постоянно улыбался, принимая издевательский смех окружающих за
проявление доброты.
Сука, как я ненавижу тех, кто,
пользуясь физической силой и наглостью, унижают беззащитных, причём
получают от этого удовольствие. В эту минуту я готов разорвать
таких садистовна части, ибо уже не считаю их людьми. Так я поступил
и в этот раз. Жизнь у Вити Носача отнимать не стал, но здоровье его
и его пьяных дружков понизил практически до нуля. Не знаю, может ли
Носач сейчас также нахально улыбаться, как делал это раньше, ведь
от его лицевых костей мало что тогда осталось.
Взяв старика за руку, я вывел его из
разгромленного притона и отвёл к себе на корабль (Тогда в
Порт-Ройал я прибыл не на «Одиноком»). Из вещей у того с собой были
лишь: засаленный идентификационный паспорт на имя Густава
Адольфовича Гинце (явно поддельный), и треснутая поликарточка с
несколькими фотографиями, на которых была изображена какая-то
молодая девушка в разные годы своей жизни.
Старик не мог вспомнить, ни с какой
он планеты родом, ни сколько ему лет, ни кто изображён на этих
фотографиях, лишь только целовал старые снимки и прижимал их к
сердцу. Я сделал вывод, что девушка на карточках, скорее всего,
была его дочерью, но кто она и где, мне до сих пор так и не удалось
узнать. Что ж, это ещё одна задача, которую я рано или поздно
должен решить...
Мой новый знакомый охотно откликался
на имя Густав Адольфович со своего паспорта, да к тому же ещё при
разговоре забавно коверкал слова на криптонемецкий манер, поэтому я
не стал долго думать и продолжил обращаться к нему именно, как к
господину Гинце.
Уже позже стало понятно, что это не
просто несчастный бродяга, умеющий складывать цифры – он в прошлом
большой учёный, причём явно высочайшего уровня интеллекта. Старик
не помнил или не хотел помнить ничего о себе, а вот об остальном
окружающем мире, казалось, знал всё. Для Густава Адольфовича не
существовало непонятных вещей, ни в ядерной физике, ни в простой
механике. Если он чего-то и не понимал, то просто включал логику и
быстро находил единственное правильное решение. За такое умение я
его сразу окрестил «профессором», хотя и не знал, есть ли у этого
человека настоящие научные должности. Наверняка, есть. Тем не
менее, данное прозвище закрепилось за Гинце, и теперь вся команда
«Одинокого» его называла только так и никак иначе.