-Тебя в силовики не возьмут с такой
биографией, — возражает Володька.
-Не возьмут, — уныло соглашается
Славка. —Черт, это же несправедливо! Может, я хочу быть ментом,
переводить бабок через дорогу и раскрывать преступления, как
Дукалис. А мне не дают. И что остается? В бандюки идти?
-А ты хочешь? — спрашивает Сережа,
заплетающимся голосом.
-Я хочу красиво жить, Серый. И меня
тошнит от той нищеты и прочего дерьмища. Я хочу пить текилу, летать
в заграницы и чпокать самых крутых телок мира. Где справедливость?
Кто-то сейчас вон жирует, бабок немеряно, баксы и рубли, золотишко,
цацки, тачки, а мы тут сидим в холоде и сырости. За что им то все?
И почему у нас нет ни хрена? Я бы прямо сейчас встал и забрал то,
что у них есть и честно поделил.
-Честно — это как? — уточняет
Сергей.
-Честно — это чтобы все мне, —
поясняет Слава и гаденько ухмыляется, и все, кроме Сергея ржут от
такой интерпретации честного дележа. Он тоже смеется, частично
чтобы не показаться снобом, а частично, что под текилой ему это и
правда кажется забавным. Они гогочут так громко, что сами шикают
друг на друга, но от этого становится только смешнее. Саби смеется
вместе со всеми, а потом, спохватывается и округляет глаза.
-Ой, ребзя, я ж совсем забыл.
Гляньте, что покажу! У меня вон что есть!
Все смотрят на то, как он задирает
свитер, обнажая рукоять заткнутого за пояс пистолета.
Не успев подняться в квартиру, Тамара
Царёва почувствовала, что ничем хорошим ее смена не закончится, но
деваться было некуда. Как подшучивал один из оперов, с коим ей
постоянно приходилось пересекаться на убийствах: назвался гвоздем,
полезай в пузо. Вот и она вечно лезла, вольно или невольно,
стараясь удерживать зыбкую планку раскрываемости следственного
комитета, получая нагоняй от начальника за то, что ее показатели в
кривой синусоиде то и дело переходили из свободного падения в
крутое пике. При этом с завидной стабильностью следователю Царёвой
поручали дела скользкие, с большим количеством неизвестных,
«интересные», как говорил ее шеф. Сама же Тамара после тридцати
пяти от таких дел старалась увильнуть, потому что престиж
престижем, но за раскрытие бытового убийства дадут премию, а за
нераскрытую мокруху с участием заезжих гастролеров или местных
чинуш — втык, и никакого тебе отгула. Размышляя об этом, Тамара
невольно напевала сладким голосом: