– Именно, Мартин! – Буше взмахнул очками. – «Пока», это ключевое
слово. Тогда, в девятнадцатом и двадцатом... увы, мало кто
понимает, что «чудо в Мурмелоне» сродни чуду на Марне или на Висле.
Но вы-то понимаете – этот пожар не из тех, что легко затушить. Он,
как торфяник, может годами тлеть и затем полыхнуть…
– Liberte, egalite, fraternite. Жорж, я не сомневаюсь, что крах
капитализма и мировая революция неизбежны, – усмехнулся я. – В этом
вопросе у нас расхождений не будет. Но я по-прежнему не очень
понимаю, зачем французским… товарищам посылать ручные пулеметы
испанским партизанам?
– Раскол на левых и правых, это лишь одна из наших язв.
Кажется, Буше прорвало и понесло. По крайней мере, я не
мог придумать рациональной причины для этой то ли исповеди, то ли
памфлета. Возможно, ему и впрямь просто хотелось выговориться… не
излить душу, нет, а просто поделиться ощущением надвигающегося
кошмара, который видит лишь он, а всем остальным – наплевать.
– Мы – молодая нация, Мартин, как ни странно это прозвучит. До
Бонапарта мало кто мог назвать себя именно французом. Обыватель из
Амьена скорее назвал бы себя пикардийцем, а его собрат из Дижона
оскорбился, сочти его кем-то кроме бургундца. Все они собрались,
кто добром, кто пинками, в одно большое стадо, потому что вместе
было проще спасаться от волков. Но сейчас каждый поросенок может
построить себе надежный каменный дом.А раз так – зачем платить
налоги какому-то далекому и непонятному "центральному
правительству"? И они начинают задавать себе вопрос: что мы
получаем взамен? Сейчас, когда за нерушимость границ в ответе
генераторы, когда энергия приходит в любой дом с неба и платить за
неё все равно приходиться Лиге Наций?! Пока мы держимся, но если
лодку начнут раскачивать слишком уж многие… причем не только свои,
но и соседи, ближние и дальние…
Жорж замолчал, тяжело дыша, словно затащил мешок угля на верхний
этаж. Кажется… я начинал понимать, куда и к чему он клонит.
Выглядело это… мерзко, как обычно, когда хоть каким-то краем
касаешься политики.
– Великая война стоила нам слишком дорого. Погибли не просто
многие – пали лучшие сыны Франции, цвет нации. Те, которые могли бы
удержать остальных и повести за собой.
Голос Буше дрожал и я не стал перебивать его фразой, что многих
из тех, кто смогли бы повести народ Франции, посекли пулеметными
очередями вовсе не боши, а такие же французы, как и они – в августе
двадцатого, у стен форта Вальерьен. Вполне возможно, что Буше там
был, за одним из тех пулеметов. Или хотя бы подавал патронные
кассеты.