Вот только закавыка одна – души не помнят, кем они были. Вернее, почти не помнят. Редкие-редкие уникумы помнят обрывки прежних жизней. А все остальные – нет. А что, все хорошо укладывается в схему. Я вел себя плохо, бухал, занимался поборами, обманывал, ловчил, жене изменял. И вот результат – я вшивая, вонючая, помойная баба!
Ахренеееть! Только и скажешь… И значит, мне нужно прожить эту жизнь праведно, потом сдохнуть, чтобы возродиться в новом, замечательном теле. Ништяк? Какой там ништяк – полный стрем!»
Сергея вдруг охватила ярость – безумная, ищущая выхода, шипучая и злая. Он с размаху саданул по топчану, больно ушиб руку, скривился и затих, прислонившись к стене клетушки. Потом бессильно упал на постель и мгновенно отключился. Он спал, не обращая внимания на укусы насекомых, зуд грязного тела и вонь, идущую от старого тряпья и от него самого, бывшего опера, а теперь твари, которой предназначено судьбой сгинуть на улице, удобрив чернозем, политый нечистотами.
* * *
– Эй! Санги тон вон акр тумато бока! Зидиш так? Пастро! Тум! Тум!
Сергей открыл глаза и недоуменно уставился на девчонку, стоявшую перед его «постелью», – лет семнадцати-двадцати, нечесаная, лохматая, шея в следах укусов. На лице здоровенный, уже начавший желтеть фингал, а в глазах смешливое возмущение.
– Тум! Боката сарана фукра!
– Сама фукра! – пробормотал Сергей, хлопая ресницами, и тут же осознал то, что с ним случилось ночью. Сел на топчане и воззрился на девицу, стоявшую над ним, уперев руки в бока.
– Ты кто такая? – спросил он хрипловатым голосом и тут же поежился – голос звучал тонко, по-женски, впрочем – как ему еще звучать? Баба! Он – баба!
– Жоса танак курдак! Тум! Сарана фукра…
– Еще раз выругаешься – пилюлей получишь! – догадался Сергей и уперся взглядом в «свои» расцарапанные коленки. Они были худыми, а то, что к ним прилагалось, – жилистое, мускулистое, как у гимнастки или прыгуньи в высоту.
Девчонка с интересом смотрела на его манипуляции, на то, как он задирает платье, разглядывая то, что ему досталось по воле обозлившегося бога или богов, потом фыркнула и, хитро подмигнув, заявила:
– Тиекна друз, друз – фиак мистут дрыз! Дрыз, дрыз – ис опт карамур ту!
Девчонка тут же изобразила, как она бы Сергея «карамур», и он возмущенно вскинул на нее глаза, сдвинув брови, – слова непонятны, но интонации, а особенно ее жесты, не оставляли места для фантазий. Девка сказала что-то вроде: «Ну, хороша, хороша! Мужики затрахали бы тебя до смерти! Да я и сама бы тебя не отказалась попользовать!»