– Хочешь, я костер разведу? – спросила я. Мы лежали, тесно прижавшись. Джеймс потерся щекой о мою спину.
– Нет, – тихо ответил он, не отпуская меня. – Я хочу лежать с тобой.
Я улыбнулась и поняла, что это первая настоящая улыбка после смерти Миллера. От этой мысли мне стало не по себе.
– Миллер хотел бы, чтобы с тобой все было в порядке, – прошептала я.
Джеймс разжал руки.
– Я болен, Слоун, – сказал он. Я повернулась к нему. Голубые глаза налиты кровью, на подбородке колючая щетина.
– Не говори так, – попросила я.
– Я собираюсь покончить с собой.
В груди у меня что-то сжалось. Я схватила Джеймса и с силой прижала к себе.
– Не смей! – крикнула я. – Клянусь богом, Джеймс! – Меня так трясло, что слова выходили сбивчивые и невнятные. – Не оставляй меня, – всхлипнула я. – Не оставляй меня одну, пожалуйста!
Постепенно Джеймс снова обнял меня и прижал к груди, гладя по волосам.
– Слоун, – сказал он, – я не хочу в Программу, не могу забыть тебя и Брэйди.
Я отстранилась и поглядела на него:
– А если умрешь, типа, будешь помнить? Ты обещал мне, Джеймс! Обещал раз и навсегда!
Слезы катились у меня по щекам. Я ждала, когда он вытрет мне лицо и скажет, что все будет хорошо.
Его руки напряглись, будто Джеймс цеплялся за меня, но он молчал.
– Ну, продержись еще немного, – шептала я. – Скажи, что продержишься!
Я ощутила на коже тепло его дыхания:
– Постараюсь.
Мы лежали в палатке до темноты, выходя только поесть энергетических батончиков и выпить воды, а потом – чтобы воспользоваться туалетом. Я не спала всю ночь, боясь того, что принесет завтрашний день, и гадая, станет ли мой любимый когда-нибудь прежним.
На восходе я с надеждой посмотрела на Джеймса. Он лежал на спине, глядя в никуда; мне стало ясно, он пропал. И я тоже.
После смерти Миллера прошло две недели и два дня, а Джеймс по-прежнему был сам не свой. Я бодрилась из последних сил, притворяясь, что все в порядке. Я делала за Джеймса домашние задания, вырывала из тетрадей страницы с черными спиралями и вписывала математические логарифмы. Я водила Джеймса на его уроки, проверяла, не пытается ли он купить пузырек «Быстрой смерти», и тщательно следила, не заметил ли кто перемену.
Заметили, конечно. Другие ученики отводили глаза, когда мы шли мимо, не желая прослыть нашими друзьями и потенциально подвести себя под изоляцию. Я знала, что время истекает, и лезла из кожи вон. Поэтому стала громче смеяться, страстно целовать Джеймса в коридоре, хотя он и не отвечал. Я начала забывать, каким он был раньше. Начала забывать нас прежних.