- Это обязательно требование службы безопасности. Там что-то с
пеленгом и регистрацией… в общем я не специалист! Рассказывай,
рассказывай!
- Ну, так он назвался Хольгерссоном. Они видно сопоставили
данные, что здесь в основном были представители Шведской
Конфедерации. Может и правда, какой швед с такой фамилией был. Ну а
Учителем его называли в целях безопасности, до меня ещё. Много кто
ему отомстить хотел.
- Неужели всё так просто, - взъерошил волосы пальцами я.
- Всё гениальное просто! – сказал медик. – Учитель так
говорит.
В этот момент раздался звонок. Дверь распахнулась, и мимо нас
пронеслись несколько кричащих озорников. В мою ногу врезался и
потерпел крушение бумажный самолётик. Я тихонько заглянул за порог
и увидел уютный класс, с деревянными партами, большими окнами и
детскими рисунками, расклеенными на стенах. За столом в окружении
толпы детишек сидел Швед, господин Хольгерссон, Учитель, Павел
Александрович. В очках и с указкой он совсем не был похож на того
бравого вояку сутки назад спасшего меня от смерти. Это бы совсем
другой человек – мягкий, добрый, мудрый. Тот, кого обнимали и
целовали дети, тот кто в одиночку совершил невозможное и наперекор
судьбе, злому року, создал жизнь среди смерти, сохранил
человеческий облик себе и другим.
Сердце моё кольнуло. Какой же я идиот! Как я там говорил?
Человек предсказуем, исследован, следует своей природе. А вот и
нет. Учитель прямое доказательство обратному. Космосом я
восхищался? А о людях забыл! Мы, я, империя бросили их. Бросили! А
они выжили и победили. Куда только смотрит канцлер, министры?
Гуманитарные миссии на Бунин они совершают. Радуют местную бедноту
новым стадионом для аэрохоккея и новым центром культуры? Да тут
дети умирают от голода и вынуждены воровать! Расслабились,
зажрались, зазнались, допустили ад на территории Империи. Как там
сказал Учитель? Они выучили урок? Кому-то из наших тоже придётся
выучить его. Не сомневаюсь.
Я даже не заметил, что глаза мои наполнились
слезами. Испуганный и смущённый Диего стоял рядом со мной и не знал
как лучше поступить, а я… я смотрел на мальчугана лет семи, который
высунув от старания язык рисовал мелом на классной доске пароходик
с трубой из которой вьётся дым, солнце и человечка. Это было самое
прекрасное, что я видел за последнее время. Этот счастливый ребёнок
был полной противоположностью тому несчастному, который смотрел на
меня снизу, когда я висел распятый над землёй. Слёзы текли по моим
щекам, но в то же время наполняли меня уверенностью. Теперь я точно
знал, что мне надо делать.