- Презираешь меня, смертный? – шепчет девушка мне на ухо. – А
ведь это не я отправляю этих людей убивать и умирать. Это делаешь
ты. Вы, смертные, больше всего любите убивать всех вокруг. Не
важно, кого – вам нравится сам процесс. Убивать всех, до кого руки
дотянутся – это сама суть человечности. Вот он настоящий гуманизм,
а не эта ваша недавняя придумка. Вам нет большей радости, чем
поизобретательнее прикончить друг друга. Так почему ты отказываешь
мне в праве насладиться зрелищем?
- Ты права, - шепчу я в ответ. – Мы такие. Но мне не нравится
таким быть. Я себя за это не люблю и переношу свое отвращение на
тебя.
- Ты же понимаешь, насколько это глупо?
Отвечать не стал, да ей этого и не требовалось. Раздача оружия
закончилась, пришло время разделить людей на отряды. Действовать
решили одновременно по нескольким направлением, чтобы сразу
парализовать любое организованное сопротивление. Кроме
перечисленных Севериным учреждений решили занять еще почтовое
отделение, за неимением в этом мире телеграфа, так что делиться
предстояло на четыре. Основную сложность должна представлять
жандармерия с городским арсеналом – ее взял на себя центурион.
Соответственно с ним пойдет самая боеспособная часть «армии» - те
восемьдесят человек, с которыми мы вернулись после акции на
железной дороге, плюс те полторы сотни, что успели добраться своим
ходом. Остальные разбежавшиеся еще не подошли, и я очень
сомневаюсь, что они вернутся в полном составе. Наверняка многие
решат, что после того «разгрома», который они наблюдали, делать в
Памплоне нечего, и лучше убраться западнее, пока тут все не
обратили в пепел. Вполне логичное решение, и я даже не думаю их за
это винить. Люди шли рвать поезд с чистыми не за идею, а для того,
чтобы обезопасить себя, и решив, что попытка провалилась, будут
действовать так, как подсказывает им желание выжить. Далеко не у
всех на территории бывшей тюрьмы остались родственники, а
впрягаться за чужих людей желание возникает далеко не у каждого.
Плевать. Лишь бы грабить не начали – это сыграет против повстанцев,
к которым пока, несмотря на пропаганду сената, простые обыватели
относятся с сочувствием.
Называя отряд центуриона боеспособным, я даю им большой аванс.
Умения быть солдатами им прошедшая заварушка не прибавила ни на
грамм, однако побывав в серьезной переделке сознание меняется, а
это уже что-то. Вон у них и лица отличаются от остальной массы
повстанцев – спокойные и собранные. Я даже не могу сказать, на кого
больше надежды в предстоящем штурме жандармерии – на тех, кто
оставался с нами до конца, или тех, кто бежал. Последние, чтобы
оправдать свою трусость, вероятно, будут стараться даже сильнее…
Главное, чтобы не переборщили. Впрочем, Северину явно не в первый
раз приходится иметь дело с новобранцами, он все эти
психологические тонкости знает лучше, чем кто-либо из
присутствующих.