- Исключено.
Ильинский поморщился и подтолкнул Иру к выходу из коридора.
- Пойду теперь сам с ней пообщаюсь, если ты не против, - в последние слова он вложил весь сарказм, на который только был способен.
- Не против. И будь помягче. Хотя, вряд ли тебе это удастся.
Нино так и сидела на том месте, где они с Ирой её оставили несколько минут назад. Когда Ильинский вернулся, сначала подняла на него глаза, следом поднялась из кресла сама, очевидно, решив, что её сейчас попросят на выход.
- Извини за то, что случилось, - проговорил Герман, подходя к массивному столу и опираясь на него бедром. Руки сложил на груди, как будто хотел очертить границы своей территории.
- Ничего страшного, - тихо откликнулась Нино. - Мне пора уходить?
Столько всего было в этом вопросе, что Ильинскому стало не по себе. Вроде и произнесла она его ровным голосом, но вот те нотки, что можно было не столько расслышать, сколько прочувствовать, полоснули по живому.
- Нет, не пора. Мы ведь с тобой ещё не обсудили твои обязанности.
Герман всматривался в её лицо, не мелькнёт ли на нём омерзения. Его внешность представляла из себя ту ещё картину, но Нино, которая глядела на него прямо, не отводя глаз, кажется, совершенно не испытывала неприязни.
- Я слушаю.
- Наверное, Ира сказала тебе, что у Алины проблемы с набором веса и роста.
- Да.
- Ей будет нужно неустанное внимание. Постоянное. Но я буду тебя контролировать. Тоже постоянно. Ты к этому готова?
Она сомневалась только долю секунды, но всё же ответила:
- Готова.
- Жить ты будешь здесь, в этом доме. Нужно будет обустроить детскую, твоя комната будет смежной с ней. Разумеется, у тебя будут выходные. Когда Алина окрепнет, я хочу свозить её на море. Ты будешь нас сопровождать. Позаботься о паспорте, пожалуйста.
- Он у меня есть.
- Хорошо.
Герман слабо улыбнулся. Странно, но сейчас, когда перечислял всё это, у него не было сомнений в том, что он справится. Они справятся. И словно воочию видел, как Нино склоняется к кроватке Алины, как берёт её на руки, как укачивает.
Эти картинки ему нравились. Ровно до того момента, как по нервам острой бритвой прошлось совсем другое воспоминание. В такие моменты его накрывало. Кислород в лёгких заканчивался, а острая боль - там, где раньше было сердце - перекидывалась на лицо, руки, тело.